The Village Беларусь встретился с Ульяной Дриневской, рентген-васкулярным хирургом. Ульяна рассказала нам, воспринимают ли ее всерьез мужчины-коллеги и пациенты, почему врачу ее профессии лучше родить ребенка заранее, и правда ли, что у хирургов пропадает сострадание.

Текст: Андрей Диченко

Фотографии: Евгений Ерчак

Мне было шесть лет, когда слово «стоматолог» я произносила как «шмакатолог». Детство выпало на девяностые. Непростое время. Помню, как мама брала меня на работу. Пока она занималась делами, я тихонько ее ждала. Всевозможный нерабочий стоматологический инструментарий, оставшийся расходный материал и муляжи отлично годились на роль игрушек. Весь этот мамин мир был чрезвычайно привлекательным. И это при том, что визит к стоматологу уже в качестве пациента по сей день для меня овеян огромным страхом. Помню, как маленькая носилась вокруг кресла, а меня безуспешно пытались словить три врача и красная от стыда мама уговаривала «просто сесть в кресло и показать зубки». Тем не менее, это все никак не повлияло на мои мечты. Я хотела изучать стоматологию, как моя мама. Закончив 10 и 11 классы с медицинским уклоном в 56-й многопрофильной гимназии Гомеля я поступила в БГМУ.

Не женская профессия?

Друзья и коллеги меня часто представляют, как кардиохирурга. Но моя профессия не совсем об этом. Точнее, интервенционная кардиология образовалась на стыке двух специальностей: кардиологии и сосудистой хирургии. Будь я классическим кардиохирургом, то вряд ли смогла бы реализовать себя и в семье, и в карьере. Ни в коем случае не говорю, что эта профессия недоступна женщине. Просто в моем понимании становление первоклассного кардиохирурга практически нереализуемо без полного погружения в профессию и без абсолютной фокусировки только на работе.

На стоматологический факультет, кстати, так и не поступила. На семейном совете папа настоял, чтобы я подавала документы на лечебный. Только тогда меня родители отпустили в Минск. Первые три года учебы искренне сожалела, что оставила свою мечту про стоматологический факультет. Все три начальных курса обучения в университете до конца не осознавала, в какой специальности на «лечебном деле» найду себя.

После третьего курса начался цикл внутренних болезней. В процессе познакомилась с удивительной специальностью «кардиология» и вопрос поиска себя в профессии отпал. Полюбила сердце всем сердцем. Пошла на первое в учебном году заседание студенческого научного кружка со своей одногруппницей Настей за компанию. По иронии судьбы, не иначе, на заседании научного кружка меня выбрали старостой, были определены научный руководитель и тема моего научного студенческого исследования. Так я встретила моих первых и главных учителей в профессии — заведующего кафедрой кардиологии и внутренних болезней, профессора, доктора медицинских наук Митьковскую Наталью Павловну, профессора кафедры, доктора медицинских наук Губкина Сергея Владимировича и бесконечно талантливого рентгенэндоваскулярного хирурга Черноглаза Павла Феликсовича. Так произошло знакомство с делом всей моей жизни.

Лучшая операция — это та операция, которой можно избежать

Моя специальность называется интервенционная кардиология, это мы выяснили. Но в Беларуси она звучит иначе — рентгено-эндоваскулярная хирургия. И включает в себя не только кардиологию, но и вмешательства на брахиоцефальных, висцеральных, периферических сосудах.

Мне ближе именно кардиология. Между интервенционными кардиологами и кардиохирургами продолжается тихое противостояние. Одно лишь истина — мы не исключаем, а дополняем технические возможности друг друга.

Чрескожные коронарные вмешательства позволяют избежать открытого хирургического доступа и общего наркоза, оказывать экстренную помощь пациентам с сопутствующей патологией, без ограничений по возрасту. В идеале должна существовать «heart team» — кардиолог, рентгено-эндоваскулярный хирург и кардиохирург. Три специалиста ведут пациента и определяют тактику лечения. Опустив экстренные показания, лучшая операция — это та операция, которой можно избежать. Если изъясняться сухим врачебным языком, то наша задача кроется в определении показаний к вмешательству и выполнении работы таким образом, чтобы качество жизни пациента улучшилось вместе с прогнозом.

В развитии медицины, да и в каждой отдельной специальности есть определенные вехи. Те события, открытия, изобретения, которые разделяют подходы к диагностике, лечению и ожидаемые результаты на «до» и «после». Когда с уверенностью можно сказать, что специальность уже не будет прежней. Подобное произошло с кардиологией и кардиохирургией после появления интервенционной кардиологии. Хорошо ли это? Безусловно!

Инфаркт миокарда «не позвонит» пациенту с предупреждением «я скоро буду»

Бой с болезнью подобен путешествию. Чтобы победить, человек проходит длинный путь. Сперва пациент должен пройти тщательное обследование, а врачи выявить тот участок сердца, который не получает должного объема крови, определить ту коронарную артерию, в которой есть значимые изменения. Допустим, в ходе нашего исследования — селективной коронарографии, мы нашли измененный сосуд. Что дальше? Играет роль характер изменений. Далее врачи должны доказать, что именно это изменение приводит к ишемии и негативно сказывается на качестве жизни. И в случаях, когда по результатам выполненной коронарографии мы выявляем атеросклеротические изменения в артерии сердца, но у пациента нет жалоб и предыдущие методы диагностики не доказали дефекта в кровоснабжении сердечной мышцы, тактика не будет агрессивной: такого пациента будет наблюдать кардиолог. Ему назначат оптимальную медикаментозную терапию.

Это что касается плановых ситуаций. Но любовь к специальности раскрывается не только в них. Это подобно чуду, когда поступает экстренный пациент и ты знаешь, что можешь помочь ему: восстановить кровоток в коронарной артерии и возвратить сердцу возможность продолжить работу, а пациенту — жить. Сколько у нас экстренных пациентов? К сожалению, встречаемость острого коронарного синдрома высокая. И ишемическая болезнь сердца по-прежнему абсолютный лидер среди заболеваемости и смертности населения во всем мире. Наш ангиографический кабинет работает в круглосуточном режиме. Инфаркт миокарда «не позвонит» пациенту с предупреждением «я скоро буду». Все происходит внезапно, остро. И реакция в диагностике и оказании помощи должна быть молниеносной, четкой. В спасении сердечной мышцы от некроза и необратимых изменений счет идет в прямом смысле на минуты.

Да, любовь к профессии сродни зависимости, в хорошем смысле слова. Осознание пользы от выполненной работы, возможности помочь, спасти — оно пронизывает до мурашек и ежедневно напоминает, что ты делаешь очень нужную работу. Ведь наша специальность совсем не безопасна для оператора и всего медицинского штата операционной — все вмешательства выполняются с использованием рентгеновского излучения. Мы соблюдаем технику безопасности и индивидуальной защиты, работаем в специальной свинцовой одежде. Вес всего комплекта начинается от шести килограмм и может быть только больше. Но полностью устранить воздействие рентген-излучения невозможно. Однако успешный результат от проведенных операций и спасенные сердца нивелируют собственные опасения по возможным рискам.

Не все коллеги-мужчины воспринимали меня всерьез

Врач учится всю жизнь. В своей специальности я только в начале пути. Зачастую сталкиваюсь с мнением вроде «женщине не место в подобной специальности, вот я бы на твоем месте…». К счастью или несчастью, но я на своем месте. Не скрою, в начале профессионального пути не все коллеги-мужчины воспринимали меня всерьез. Но все непонимание понемногу исчезало, как только набирали обороты трудовые будни, совместная ежедневная работа, экстренные ситуации — все это позволило убрать в сторону возможные предрассудки.

В начале становления моей специальности женщин рентгено-эндоваскулярных хирургов практически не было. Радует, что ситуация с каждым годом изменяется не только во всем мире, но и в нашей стране. Да, нас по-прежнему немного, возможно женщин не более десяти процентов от общего числа всех специалистов-интервентов.

Из личного опыта запомнилась беседа с бесконечно уважаемым мною рентгено-эндоваскулярным хирургом. В то время я была студенткой третьего курса и выполняла студенческую научную работу по нынешней специальности. Тогда он с уверенностью сказал мне, что если бы я была мальчиком, то мое становление в интервенционной кардиологии не имело бы преград, а так «для начала роди двоих детей, а потом приходи учиться».

О, тогда у меня, конечно, взыграло негодование… А сейчас и сама могу подтвердить, что, несмотря на очевидный сексизм в его словах, он был абсолютно прав.

И так сложилось, что после рождения сына, я пришла в интервенционную кардиологию. Пришла с большим внутренним спокойствием. Не призываю всех женщин, начинающих заниматься рентгено-эндоваскулярной хирургией, рожать в срочном порядке, это априори личное дело каждой. Но очевидно, что списать со счета воздействие ионизирующего излучения на женские яйцеклетки не получится. Увы, никак. И очень большая удача, если лучевая нагрузка пройдет бесследно. Но я реалист. Да, есть примеры, когда все хорошо. И есть другие примеры, единичные, но они есть. Поэтому, это только мое личное мнение, запланировать рождение ребенка разумнее заранее, до полного погружения в профессию.

Еще одна очень насыщенная важная сторона нашей работы — дежурства, суточные и ночные, когда ты — «воин выходного дня». У меня в самом начале был постоянный страх перед дежурствами. Что будет? Что я смогу сделать? Получится ли у меня? Чтобы не скатиться в панику, которой не место в хирургии, я напоминала себе, что дежурю не одна, рядом более опытный коллега, надежная бригада. Итак, первая ситуация пройдена, вторая, третья. Становится проще, практический опыт всегда работает. Но при интенсивном темпе работы у кого угодно может случиться выгорание. Чтобы этого не было, мой личный совет — строго следить за графиком жизни. Режим сна, отдыха, физическая активность — все это не просто клише.

Личные кризисы в профессии врача это отдельная тема. Они есть и будут.  Непозволительно для врача переносить все свои тяготы, неудачи, плохое настроение на своих пациентов. Изредка бывают ситуации, когда мне кажется, что я еду на мотоцикле по пересеченной местности со скоростью 250 километров в час, и все вокруг меня в огне, и мотоцикл горит, и я горю. Но остановиться, попросить помощи в таких ситуациях можно и нужно. 

Для меня декретный — это не потерянное в профессии время

Баланса между семьей и работой в моей жизни нет по сей день. В природе все стремится к золотому сечению, но не буду честна, заявляя, что смогла постичь дзен и нашла секрет «как все, всюду и всегда успевать». Утопия. В реальности же это напоминает весы в движении: они склоняются то к семье, то к профессии. Для меня важно быть и там, и там. Понимание этого пришло за время декретного отпуска. Для себя решила, что любые знания и навыки при должном трудолюбии и моей целеустремленности смогу восполнить. А увидеть вновь первые шаги своего ребенка не смогу при всем желании. Поэтому для меня декретный — это не потерянное в профессии время. Это время семьи. В конце второго года декретного отпуска я поступила в аспирантуру и одновременно прошла переподготовку по специальности. Так сложилось и возможности эти упустить я не хотела. И декретный не прерывала, была с сыном. Сложно? О, да! 

Вопреки существующему мнению, с ребенком успеваешь сделать куда больше. Когда ты ограничен в свободном времени, ты с умом подходишь к планированию дня, выжимаешь максимальное количество пользы от каждого часа. Это работает. Только важно оставлять место дням, когда никаких планов, «ленивые» дни. И находить возможность времени для себя.

Сейчас с уверенностью могу сказать, что рада, что я — это я. И работаю тем, кем работаю.

Всем сердцем люблю сердце

Бытует мнение, что хирурги из числа людей неэмоциональных. Это не так! В большинстве своем врачи — не бесчувственные люди. Просто нам необходимо адаптироваться к человеческим страданиям, чтобы грамотно выполнить работу. Ведь в силу особенности своей профессии каждый день мы окружены человеческой болью, страхом, слезами. Важно сохранить баланс между состраданием и отстраненностью. Это непросто. Но иначе никак. Нет иного способа для достижения результата, кроме как лишить лечение эмоциональной части, оставив рациональную.

Всегда непросто сообщать пациенту о тяжелом диагнозе, родственникам — об утрате родного человека. Невероятно сложно осознавать, что несмотря на все усилия и всю проделанную работу, мы потеряли пациента, не смогли спасти. Такого, чтобы кто-то из моих коллег врачей относился к смерти пациента, как к обыденности — нет, я не встречала такого.

Что делаю, когда нужно сообщить пациенту не радостную новость о диагнозе, дальнейшем прогнозе, необходимой операции, возможных рисках и осложнениях? Я всегда стараюсь действовать максимально тактично, не преследую цель запугать. Подбираю максимально простые слова, подробное толкование, доказанные факты, не лишая при этом надежды. Если на борьбу с заболеванием нацелен один врач, то успеха не будет. Результат — оценка всей команде, в которой пациент является полноценным участником.

Сердце — это не просто кусок мышцы, анатомический элемент. Это удивительный орган. Очень люблю строение сердца и по сей день удивляюсь ему. Мозг делает нас личностью. Но ведь мозгу нужно зажигание и питание, а это делает сердце. И делает потрясающе. Прошло почти 400 лет с того момента, когда Уильям Харли продемонстрировал всему миру классическое представление о строении сердца, как о четырехкамерном насосе. Но мы и по сей день говорим порой о сердце, как будто оно качает не только нашу кровь, а жизненную энергию: любим и ненавидим всем сердцем, разбиваем сердца, испытываем зов сердца и остановку сердца, рвем сердце на части, желаем от всего сердца, встречаем бессердечных людей и людей с каменным сердцем…


Обсудите этот текст на Facebook