Саша Василевич, соучредитель The Village Беларусь и KYKY, а также совладелец Vondel/Hepta, уже 10-й месяц находится в СИЗО якобы по подозрению в уголовном преступлении — уклонении от уплаты налогов. Но очевидно, что претензии власти к Саше политические — иначе, что он делал на встрече Лукашенко с «политическими оппонентами» в СИЗО? Его жена Надя Зеленкова смогла уехать Таллинн, где живут ее родственники, уже там родилась их с Сашей дочь. В интервью эстонской газете «Деловые Ведомости» Надя рассказала, как выглядит сейчас ее жизнь, что нового известно о Саше и как беларусы сейчас могут себе помочь.

— Как проходит ваш день?

— В пять или шесть утра меня будит младший ребенок. Я ее кормлю и усып­ляю до 7.30. В 7.30 мы встаем, собираемся, завтракаем, муж сестры отвозит старшую дочь в школу. Я — если есть возможность и ребенок не сильно кричит — либо занимаюсь йогой, либо эстонским. Потом все остальное время я работаю, либо еще учусь, или сама учу. Потом забираю старшую дочку из школы и дальше работаю. То есть мой день выглядит как попытки урвать время для работы.

— Как у всякой работающей молодой мамы?

— Ну да, только когда родился первый ребенок, мне, естественно, помогали муж и мама. А сейчас надо разбираться с двумя детьми, и я не могу не работать.

Надежда рассказывает, что ее мать должна была приехать в Таллинн в июне, но теперь это невозможно. После западных санкций, последовавших в ответ на экстренную посадку самолёта с журналистом Романом Протасевичем, путь в Европу для белорусов стал очень трудным. Но вообще блокада началась не сейчас: в конце декабря в Беларуси был принят антикоронавирусный закон, который не позволяет выехать из страны по земле. Исключение сделано лишь для тех, кто учится или работает за границей: они могут покинуть Беларусь один раз в полгода.

Официальная статистика по выехавшим из страны в Беларуси не публикуется. По данным Евростата, с августа по декабрь 2020 года политического убежища в европейских странах попросили 995 белорусов (сюда входят именно те, кто попросил убежища, но не те, кто запрашивает вид на жительство — их число измеряется тысячами). Это почти вдвое больше, чем за тот же период прошлого года.

— Многие уехали сразу: в августе, сентябре, октябре. Были люди, которые выезжали без визы, становились на литовской границе и просили гуманитарную визу. Кто-то уезжал через Киев, кто-то через Россию. Среди моего ближайшего круга уехал каждый второй.

— А ваши сотрудники? Как вы сейчас работаете?

— Из Таллинна, Варшавы, Киева, Барселоны.

Надежда — совладелец небольшого интерактивного агентства Red Graphic, где трудятся 15 человек. Компания, у которой есть офисы в Минске и Москве, создаёт рекламные стратегии для продвижения в интернете. «Большая часть клиентов — международные бизнесы, есть локальные компании, есть стартапы», — перечисляет Надежда. Часть клиентов компании остановила проекты из-за пандемии, ещё часть — из-за политической обстановки. Но тем не менее рынок есть, и фирма продолжает работать: «Не то чтобы все схлопнулось».

— Есть ли такое, что простые сотрудники уходят из компаний (в отношении которых заводятся дела — ред.), потому что боятся?

— Сложно сказать. Думаю, что, конечно, есть процент людей, которые пытаются уйти. Их нельзя винить.

Если вас арестовывают по бизнесу, вы автоматом подставляете очень большое количество людей. Это не всегда аресты, но это допросы, это имущество: например, к сотруднику пришли с обыском — технику и деньги изымают, и он никогда эти деньги обратно не получит.

Перевести своих сотрудников в Эстонию Надежда не может из-за нашей системы квот. Сама она получила визу как высокооплачиваемый специалист, устроившись в компанию мужа сестры — квота не распространяется на тех, кто получает больше двух средних окладов по Эстонии. Но обеспечить такую зарплату своим коллегам при «стремительно пикирующих вниз доходах» фирмы она не может. В Эстонию сотрудники Надежды могли попасть только по квоте — которая, как известно, составляет чуть больше 1300 человек и заполняется за несколько дней.

«Квот могло бы быть больше, и Эстония получила бы больше людей, — считает Надежда. — И по ИТ-отрасли то же самое. Если вы беларуская компания, у вас может не быть проблем с открытием юридического лица в Эстонии, но будут вопросы с открытием счетов. Это дело Эстонии, но на мой взгляд, помощь с релокацией могла бы помочь в том числе и стране».

— Должен ли западный бизнес уходить из Беларуси?

— Это очень сложный вопрос. На мой взгляд, вести бизнес в Беларуси — равно рисковать своими сотрудниками. Любой может стать заложником. Арестовывают не только директоров и бухгалтеров, которые подписывают документы. В panda.doc до сих пор сидит менеджер. В tut.by сидят СММ-менеджеры, программисты, редакторы, заместитель главного редактора, главный редактор. И это уровень того, что может произойти.

— Это может произойти с сотрудниками западного бизнеса, который работает в Беларуси?

— В Беларуси полностью отсутствует право. Людей сначала сажают в тюрьму, а потом ищут, за что их посадили. Раз нет права, то вы, работая в Беларуси, рискуете тем, что ваши сотрудники могут сесть. Не потому, что вы что-то делали с точки зрения политики. А потому, что государству нужны деньги, и это способ их получить.

Основатель эстонского «единорога» Pipedrive Рагнар Сасс, который участвовал в создании нескольких белорусских ИТ-компаний, считает, что инвестировать в страну больше нельзя. «Хуже разве что Северная Корея и Мьянма», — сказал Сасс изданию Äripäev. По его словам, Беларусь уже давно не является правовым государством.

В Беларуси работает и известное эстонское адвокатское бюро Sorainen. Его глава Аку Сорайнен не скрывает, что близкие и друзья некоторых его сотрудников были арестованы. Несмотря на это, бюро не планирует ограничивать свою деятельность в Беларуси.

«В Беларуси ежедневно происходят преступления, — говорит Надежда. — И эти преступления происходят в самом центре Европы. Да, с какой-то точки зрения это внутреннее дело Беларуси, но точно так же как… я не буду больше аналогии про войну приводить. Это не внутреннее дело Беларуси».

У Александра и Надежды был и совместный проект — галерея «Ў» — первая в Беларуси частная галерея современного искусства. В соседнем с ней помещении они открыли винный бар — тоже первый в стране. Модель была простой: доходы от бара идут на поддержку искусства.

«Проект галереи был очень влиятельным для Минска, — рассказывает Надежда. — Проекты, которые мы делали, меняли город. Вместе с нами над этим работало всё больше людей, появлялось всё больше пространств. Почему люди круто отзывались о Минске с точки зрения ИТ? Когда проходили какие-то ИТ-конференции, приезжали иностранцы, они видели новую энергию города. Вы можете пройтись не по центральной улице, а уйти на Октябрьскую и понять — это другая жизнь и другой мир».

«Беларусь в плане изменений — страна очень благодатная, — говорит Надежда. — С тем уровнем закрытости, который был, мы смогли сделать много. А если произойдут изменения, если будет нормальная власть, то такая маленькая страна как Беларусь не просто расцветет, а мгновенно покроется цветами и позолотой. Классной такой позолотой, модной».

«Наверное, мы все недооценили эту грань, и именно поэтому сейчас такое количество людей в тюрьмах»

— Вы сказали, что костяк протестного движения — средний класс, молодые профессионалы. Когда я читала хронику протестов, у меня возникло странное ощущение: вы все там такие яркие, смелые, творческие. С другой стороны, бытует представление о Беларуси, как о стране советского типа. Существует две Беларуси?

— Есть два Минска, это сто процентов. Один называют Минск, другой — «Менск», это старое название.

Как все эти творческие, прекрасные и хорошие люди жили в Беларуси 26 лет? Они жили в параллельной реальности, стараясь не соприкасаться с государством. Вы работаете в частном бизнесе, у вас достаточно денег, чтобы пользоваться платной медициной, чтобы не отдавать детей в [государственный] детский сад или даже школу.

И эти люди всегда были. Протесты время от времени появлялись, их жёстко давили, каждые выборы были волны мигрантов. Всегда сажали кандидатов в президенты. Но обычно после выборов. В этот раз что-то новенькое — большую часть посадили до. Это дало возможность развиться альтернативному сюжету нашего сериала, со Светланой Тихановской, которая вышла вместо своего мужа.

По словам Надежды, протесты были столь активными, потому что сложилось несколько факторов. «Что-то точно произошло с аудиторией Сергея Тихановского — это регионы, очень сильная поддержка Гомеля, откуда он родом. Когда начался сбор подписей и за Тихановского встали многокилометровые очереди, для меня это было удивление».

Во-вторых, по оценке Надежды, сказалось недоверие к властям из-за того, что официальные данные смертности от коронавируса не сходились с тем, что видели в больницах врачи. «Если вы посмотрите на график смертности от ковида, то в Беларуси он всегда ровный-ровный. А при этом люди хоронят своих. Я думаю, это повлияло».

В-третьих, средний класс подкупило то, что кандидат в президенты Виктор Бабарико пообещал действовать законными методами, говорит Надежда.

— Антинасильственный и абсолютно законный подход Бабарико показался всем обнадёживающим. Он буквально за несколько дней собрал порядка 10 000 человек в инициативную группу: я беременная пошла тут же записалась. Подписи собирали так: «у меня мама в Уручье. Кто поедет?». И совладелец многомиллионного бизнеса говорил: я сейчас подъеду. Все просто садились на свои машины, ездили собирать подписи — к друзьям на дачу, к родителям.

Появилась надежда, что даже если мы не сможем победить — а на это мало кто надеялся — то мы сможем показать, сколько нас и что мы не согласны с тем, что наши голоса уже который год выбрасывают на помойку, — говорит Надя.

— У вас есть сотрудники, вы отвечаете за людей. Думали ли вы, что, возможно, ставите их под угрозу?

— Никто из нас не совершал противоправных действий. Нет запрета на участие в избирательной кампании кандидата. Мы понимаем, что результатом могут быть репрессии по отношению к бизнесу. Но мы вроде бы вообще ничего не нарушали.

Наверное, мы все недооценили эту грань, и именно поэтому сейчас такое количество людей в тюрьмах.

«Саша желтого цвета»

Арест Александра Василевича продляют каждые два месяца. «В принципе по таким делам не держат. Могут арестовать, продержать три дня и отпускают. Но он сидит уже девять месяцев, — говорит Надежда. — С самого начала я знала, что перспектива Саши — это 18 месяцев в тюрьме, потому что это максимальный срок, когда они могут держать до суда».

После предварительного заключения начинается суд, которым тоже может длиться несколько месяцев, причём судить могут по нескольким эпизодам отдельно. А если откроют новое дело, то все пойдёт по новому кругу, говорит Надежда.

«Все это время он в тюрьме. Он не становится здоровее. Он жёлтого цвета. Иногда перестаёт желтеть, становится нормального, белого. Потом серого, потом снова жёлтого. Глаза у него всё время в гное. Связки на ноге как были порваны и нужно делать операцию, так они и будут порваны. У него выпала пломба, он не может её сделать в тюрьме». Медицинская помощь в СИЗО, по словам Надежды, есть, но её надо добиваться.

Василевич сидит в камере на 12 человек. В январе Надежда рассказывала, что он и его сокамерники заболели коронавирусом: камеру закрыли на карантин и через 10 дней открыли. По её словам, в тюрьме холодно, Василевич спит в верхней одежде.

— Читая ваши интервью, у меня сложилось впечатление, что вы не согласны жить в позиции жертвы, а хотите жить здесь и сейчас. Правильно ли я поняла?

— Я не знаю, сколько будет длиться наша жизнь. Мы сейчас говорили про какие-то сроки, года, а в тюрьме умер политический заключенный: здоровый человек, на пару лет старше моего мужа (активист Витольд Ашурок — ред.). Упал в карцере несколько раз, потерял сознание, никто никогда не узнает, почему.

Мы не знаем, сколько проживут люди. И я живу тем, чем могу сейчас. Если я впаду в истерику и начну заламывать себе руки, это значит, что некому будет оплатить адвоката Саши, забрать моего ребенка из школы или второму ребенку дать еду. Мы живем как живем.

Надежда показывает свое любимое место в доме: уголок на кухне, где можно сидеть на полу и смотреть в окно.

— Меня спрашивают: что делать? Надо помогать другим. Это единственный способ выжить самому. Если вы зацикливаетесь на своих проблемах, это путь к депрессии. Беларусы сейчас очень сильно нужны друг другу. Что могут сделать европейцы? Очень сильно поддерживает банальная солидарность. Очень сильно помогает информация. Журналисты, помогите журналистам. Медики, помогите медикам. Люди культурной сферы — людям культурной сферы.

Есть огромное количество людей не в такой привилегированной ситуации как я, которые могут позволить себе жить в красивой квартире с окнами в пол. И они не все еще уехали. Они уезжают сейчас, — сказала Надя.

Текст: Полина Волкова

Фото: Liis Treimann

Подпишитесь на наши Instagram и Telegram!

Обсудите этот текст на Facebook