Гід The Village«Больше так не делай»: Архитектор о том, как спасал чешую из «Океана» и как портят минские здания

Битва при «Океане», или борьба за «чешую»

The Village Беларусь рассказывал: в конце января культовый рыбный универсам «Океан», появившийся в 1975 году, закрылся на ремонт. В ходе ремонта в сеть утекли фото, на которых было видно, что знаменитую «чешую» на стенах демонтировали. Беларусы составили петицию с требованием сохранить название магазина и «чешую», ее подписали 1.038 человек. Петиция отправилась руководству магазина, но вот уже почти год ответа нет.

В июне магазин открылся: теперь здесь «Виталюр». После открытия в компании рассказали, что «ремонт выполнен по особой технологии, чтобы максимально эффективно использовать небольшую площадь». А по поводу «чешуи» представители компании высказались таким образом:

Получается, до этого на протяжении 45 лет санитарные службы все устраивало, а тут вдруг почему-то решили запретить. У минчан сложилось впечатление, что руководство магазина не очень-то и боролось за сохранность интерьеров.

Реставратор Роман Забелло рассказал, как сохраняли «чешую».

 — Памятники модернизма в Минске, которые сейчас имеют охранный статус, это: здание Мингорисполкома на площади Независимости, кинотеатр «Пионер», второй корпус гостиницы «Минск», который выходит на улицу Свердлова, и витражи кинотеатра «Москва». Это именно то, что относится к архитектуре. Сейчас, когда закончится процедура, то под охрану возьмут еще один объект, который будет охраняться как элемент историко-культурной ценности, — та самая «чешуя» в магазине «Океан».

Памятником является комплекс зданий по Независимости, 42/Козлова, 2, а в его составе, как отдельный элемент, — уже и сама «чешуя». Это значит, что она сама не будет прописана в названии объекта, но в паспорте объекта будет точно описано, сколько квадратных метров, каких именно.

Вся демонтированная «чешуя» лежит у «Виталюра» на складах. Была выбрана та, что не помята, не поцарапана. И получилось, что целых, непогнутых, недеформированных листов 65 квадратных метров. Все сфотографировали, составили коллегиальный дефектный акт. Сейчас стоит вопрос, какая часть будет экспонироваться непосредственно в зале, а какая — экспонироваться или храниться совсем в другом месте. Это будут решать собственник здания вместе с арендатором и исполкомом, когда будут составляться охранные обязательства.

Удалось взять под охрану 65 «квадратов» — и это всего около 10% от общей площади панелей с «чешуей». Это все целые панели, которые были на момент закрытия магазина «Океан». Остальные оказались очень сильно повреждены: где ходили люди, где ставили корзинки, — все помято. Как ее восстановить? Рихтовка. Но новую будет проще сделать.

Я думаю, что ее можно было бы экспонировать и в другом месте. Например, разместить экспозицию во Дворце искусств. Он прямо напротив, и его архитектура соответствует тому периоду, там большие площади. Но в отрыве от самого объекта, от магазина, от здания, которому присвоен статус историко-культурной ценности, на сегодняшний день не было шансов сохранить «чешую».

Почему вообще надо охранять модернизм? Многие считают, что он скучный

— Архитектуру, которая в СССР начала появляться после неоклассической архитектуры конца 30-х — начала 50-годов, можно отнести к модернизму. Простые архитектурные формы, выразительность не за счет отдельных элементов декора, а за счет самой формы. Этот архитектурный стиль с первой трети двадцатого столетия занял лидирующие позиции по всему миру. Условный термин «советский модернизм» описывает архитектуру, которая появилась в СССР с 60-х до конца 80-х годов.

Это не уникальное для Беларуси или СССР явление, а международная тенденция, с модернизмом наша архитектура вернулась в контекст мировой, где она и была до 30-х годов, то есть до Сталина и неоклассического стиля «сталинского ампира».

Почему же она нередко воспринимается как скучная и невыразительная? Во-первых — мы пропускаем все через собственные эмоции, и много у кого здания этой эпохи ассоциируются с их молодостью и периодом застоя, дефицита и т.п. И отрицательное отношение к общей ситуации в стране автоматически переносится на все, что они видели в то время, в том числе и на архитектуру. Второй момент — до сегодняшнего времени такая архитектура часто доходит в искаженном виде. Искаженная другими архитекторами в ходе ремонтов, искаженная самими жильцами в виде остекления балконов, утепления стен и так далее. И здание воспринимается уже не как произведение искусства в его первоначальном виде.

В западной системе ценностей вся охрана зданий выстроена по-другому. Здание охраняется как любое произведение искусства, на него распространяются авторские права. В разных странах по-разному: где-то права действуют 50 лет после смерти автора, где-то по-другому. И при реконструкции нельзя просто так взять и поменять внешний вид здания или перекрасить в другой цвет. В течение того времени, пока объект нельзя изменять, проходит смена поколений людей, меняется их система ценностей. После истечения авторских прав собирается комиссия и решает: достоин ли этот объект охраны или нет. Если да — здание берется под охрану, если нет — здание «выкидывают» на рынок, и тогда уже новые собственники решают, что с ним делать.

У нас же нет никаких авторских прав на здание. Сегодня вы построили, завтра кто-то пришел и перестроил фасад, несмотря на тот смысл, который вы в него закладывали.

Сейчас в Берлине в застройке Карл-Маркс-Аллее от Штраусбергер-плац до Александерплац (там тоже панельки) привели к первоначальному виду фасады зданий, отреставрировали мозаики, сделали соответствующее благоустройство. И немцы готовят номинацию на включение первого панельного района Берлина в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. В мире понимают ценность этой архитектуры.

Можно утверждать, что объекты модернизма сейчас имеют меньше шансов попасть в охранный список, потому что они еще относительно новые. Издали лучше видно. Когда-то и архитектура 50-х годов не охранялась.

Но в целом нет значения, когда именно построен объект. Нужно одинаково бережно относиться как к наследию 15 столетия, так и к наследию 20 столетия. И если какой-то объект попадает в список ЮНЕСКО, то это не значит, что его охраняют или должны охранять лучше, чем другие объекты. Само ЮНЕСКО сохранением памятников не занимается, ответственность лежит на Беларуси. Это просто статусность и дополнительная возможность привлекать международную экспертную и финансовую помощь. Когда Мир и Несвиж попали в список ЮНЕСКО, поток туристов туда значительно вырос.

Выделили деньги на реставрацию замка, которого никогда не было

— Процедура включения объекта в Государственный список историко-культурных ценностей четко прописана, формально это несложная схема. Нужно по ряду требований описать ценность объекта, пояснить, почему именно он должен получить охранный статус, составить историческую справку и отослать все на рассмотрение. Не нужно быть доктором наук, чтобы подать свою заявку. Конечно, написать «объект достоин охраны, предлагаю включить» — этого будет недостаточно. А вот если с помощью специалистов составить хорошее досье, где будет обоснована ценность объекта, — то такие документы будут обязаны рассмотреть, несмотря на то, являетесь вы кандидатом наук или нет. А если заявку отклоняют, можно тут же подать ее снова.

На практике же обстоит так: коллеги пытаются придать охранный статус разным объектам по всей стране — как отдельным усадьбам, так и целым историческим центрам городов. Но решение по таким объектам принимают районные администрации, а для них очередной памятник — это очередные проблемы. Ведь с приданием статуса денег у них больше не становится, а охранять объект нужно. Поэтому признание новых объектов или затягивается, или просто не проходит: выдают отказ. Можно посмотреть, сколько объектов получили охранный статус за год. Это единицы. Но подают заявки довольно часто. Так что очень сложно сказать, что решения принимают объективно.

Если объект уже является историко-культурной ценностью, а мы проводим на нем реставрационные работы и выявляем какие-то элементы, достойные охраны, — то подаем заявку на включение их в паспорт охраняемого объекта, как это было и с «чешуей» магазина «Океан». То есть, это не появление новых объектов, это отдельная защита тех элементов, которые уже есть в здании. Потому что в большинстве паспортов информация носит общий характер: что за здание, кто построил, как оно выглядит, — но не прописано, что именно охраняется. И именно уточнением паспортов можно защитить интерьеры и иные ценные элементы от уничтожения.

Исключением из списка историко-культурных ценностей занимается научно-методический совет при Минкульте, то есть, в отличие от процедуры пополнения списка, занимаются этим не на местном, а на республиканском уровне. Собираются специалисты, голосуют за или против, все фиксируется протоколом.

Также исключают из списка, если объект уже утрачен, и его восстановление невозможно. Если здание не утрачено целиком, а сильно переделано (например, как в последнее время на старые церкви ставят новые купола-«луковицы»), то это не повод исключать объект из списка ценностей. Это все обратимый процесс, все можно вернуть. Вряд ли хоть одно здание из теперешнего списка сохранилось в первоначальном виде: были сознательные переделки по авторскому проекту, были самостоятельные переделки, которые искажали внешний вид, — и если следовать этой логике, то у нас в списке не останется ни одного памятника.

«Больше так не делай»: Как наказывают за снос памятника архитектуры

— В девяностых и нулевых за сохранностью объектов историко-культурной ценности следили специальные инспекторы, у которых в обязанности входил регулярный осмотр объектов, выявление нарушений; это была работа на полный день, а не какое-то совмещение обязанностей. Сейчас за этим номинально следят инспекторы при исполкомах. А в идеале должна была бы быть отдельная независимая инспекция, как ГАИ или Инспекция по охране природного мира, которая будет подчиняться не исполкому, а более высокой структуре. Но такой независимой инспекции нет. И сейчас в значительной степени такой контроль выполняют небезразличные граждане, которые, заметив какое-то нарушение, пишут жалобы в исполком, в Минкульт, — и тогда на это реагируют.

— Если уровень сознания общества, бизнеса довольно высокий, чтобы понимать, что какой-то объект — наследие всей нации, а не головная боль, — то это не обуза, которая вытягивает средства, а объект, который при правильном подходе может приносить средства. В такой ситуации, может, и нет смысла брать под охрану все, что более ли менее представляет какую-то историческую ценность.

Но у нас ситуация пока что другая, и если у здания нет охранного статуса, — с ним можно сделать все, что угодно. Поэтому на сегодняшний день охранный статус — единственный инструмент как-то сохранить объект. А на теперешнем этапе развития сознания общества и профессиональных подходов к охране наследия нередко случается так, что когда человек хочет сделать лучше, то может вообще уничтожить объект.

Когда публикуют проект новой кофейни в историческом центре, и я вижу этот модный голый кирпич, мне больно представлять, что могло быть на той штукатурке, которую сбивают без исследований. В 19-20 годах даже в самых бедных домах в центре Минска интерьеры были расписными. Потому что обои стоили дорого, проще было расписать стены — хоть простыми узорчиками, хоть богатой росписью. Например, здание на Комсомольской, 15 — маленький двухэтажный домик с часовым магазином. А на втором этаже бутик, и там сохранились фантастические «римские» росписи с колонами и панелями под камень. А сейчас все чаще это уничтожают. Я помню, как, проходя мимо ремонтируемого помещения под будущую кофейню, находил в груде строительного мусора кусочки штукатурки с росписями.

Но, во-первых, тем самым они зафиксировали на росписях все существующие загрязнения. А, во-вторых, они пропитали грунтовкой все слои, и если под этим слоем была более ранняя роспись (а такое могло быть: мы с подобным столкнулись на Фабрике-кухне, где под росписями потолка, выполненными в подобной стилистике в аналогичный период времени, выявили еще три (!) более ранних слоя), то «расклеить» их сейчас практически невозможно. И если кто-то в будущем захочет целиком восстановить росписи на потолке, то только расчистка от этого лака и грязи будет стоить около 180 тысяч рублей.

То есть, с одной стороны, люди уже поняли, что это какая-то ценность, что это может быть им полезно для кофейни, — но как правильно ее сохранить, разбираться не стали. И это комплексная проблема, так как с самого начала не был соблюден порядок работы на исторических объектах, а привлеченные специалисты не имели соответствующих знаний.

И это на объекте, который имел охранный статус. Можете представить, что будет на объектах, у которых этого статуса нет. Благими намерениями. Чтобы не было «сюрпризов», существует достаточной простой и понятный порядок работы на таких объектах.

Почему так происходит? Во-первых, недостаточно квалифицированных специалистов. Во-вторых, люди не всегда считают необходимым обращаться к специалистам за консультацией, думая: ну это же элементарно, мы и сами знаем, как тут что делать. Наконец, просто не могут оценить ценность тех или иных элементов. Если те же самые сетевые магазины будут приходить на объекты модернизма и замазывать смальтовую мозаику и убирать латунные люстры из интерьеров… Это не потому, что заказчики и архитекторы принципиально ненавидят модернизм и хотят его уничтожить, — они просто не понимают его ценности: как исторической, так и материальной.

«Хотя бы не трогайте фасад!»

— Несколько лет назад мы с Союзом архитекторов прорабатывали такую идею: хотели предложить исполкомам, чтобы не согласовывали изменение внешнего вида здания при ремонте. До нашего времени сохранилось немало объектов модернизма практически в первоначальном виде, потому что их строили в 70-80-е годы и еще капитально не ремонтировали. Но как раз сейчас, по прошествии 40-50 лет, они начинают разрушаться и требуют капитального ремонта. И во время ремонта с ними может произойти все что угодно — есть как положительные примеры, так и отрицательные. Зависит от проектировщика, от архитектора. И проблема в том, что люди часто не видят ценности этих объектов и проводят работы с изменением внешнего вида. А ведь в рамках того же бюджета можно было бы сохранить их ценность, а в некоторых случаях и повысить, вернув первоначальный вид. Достаточно не менять цветовое решений фасадов, не уничтожать декоративные панно, скульптуры и вообще объекты монументального искусства, не менять характер остекления, рисунок переплетов, их цвет.

Раньше застройка велась комплексно, обязательно обращали внимание, что строится рядом. Работали специальные институты, отделы, которые прорабатывали в деталях, как будет выглядеть вся улица. Авторы построенных зданий потратили немало времени, чтобы подобрать цвет фасада, стекла, разработать двери и ручки к ним. А сегодня приходит новый архитектор и начинает просто менять чужие авторские решения. Но он же не может знать, какие смыслы закладывали его предшественники в те или иные элементы здания. Нельзя реализовываться за счет чужих произведений искусства и думать, что вы лучше знаете, что хотел сказать автор, или поправлять его.

Поэтому при проведении капремонтов зданий достаточно просто сохранять то, что было сделано предшественниками. И тогда проблемы тотальной утраты объектов модернизма, которая приближается и даже уже идет, просто бы не было. Но дальше предложения наша идея не прошла, где-то затормозилась.

Еще пример — сейчас модернизируется корпус 25 завода «Горизонт». Можно спорить о его исторической ценности, но изначально он был облицован желтой керамической плиткой. В ходе ремонта корпус утеплили и покрасили в другой цвет — плитку сделали терракотовой. Вроде люди и поняли отличительную особенность объекта, но переделали его под свой вкус.

Или завод «Агат». Несколько лет назад его модернизовали, вроде даже старались и остекление повторить, и витражи сохранить, но, например, были утрачены рельефные декоративные панели — их просто заменили на рисуночек по плоскому листу металла.

Каждый объект надо рассматривать индивидуально, уделять внимание не только фасаду, но и интерьеру. У многих зданий интерьер проектировался вместе с экстерьером, все части взаимосвязаны и важны. Но на некоторых объектах — например, на заводах или в рядовых зданиях — ценных интерьеров могло и вовсе не быть, или они уже уничтожены, и их переделка сегодня не повлияет на ценность всего объекта.

Что нужно сохранить обязательно

— Вот несколько объектов модернизма, которые, на мой взгляд, должны в первую очередь пополнить список историко-культурных ценностей.

Я преподавал на архитектурным факультете и видел дипломные проекты выпускников БНТУ. Один из них, например, — по улице Октябрьской. И там для решения каких-то транспортных задач, для создания пешеходных связей предлагается снести часть памятника архитектуры — то есть, тот объект, который сегодня охраняется государством. И это, к сожалению, не единичный случай. Чему мы учим студентов-выпускников, которые после защиты такого диплома пойдут строить карьеру архитектора? То, что нельзя сделать двери открывающимися в другую сторону — этому всех учат. Хотя если мы откроем двери не в ту сторону — мы просто нарушим какие-то строительные нормы, которые постоянно меняются, а если мы снесем памятник архитектуры — мы нарушим закон, а закон выше норм. Актуальным подходам по работе с историческими объектами у нас сегодня просто не учат.

Не мы первые пришли в этот мир, не мы будем последними, — давайте подумаем, что мы сохраним после себя. Если не знаете, как отреставрировать, — хотя бы просто сохраните, чтобы следующие поколения смогли сделать все как надо. Как это и произошло с «чешуей» в «Океане»: главным было просто сохранить.