Дзяжурны па горадзе«Мне плевать, какой дадут срок»: Что сказали в своем последнем слове на суде политзаключенные

 — Высокий суд, прошу вас досконально разобраться и дать непредвзятую оценку материалам дела. Все материалы указывают на мою невиновность. Я надеюсь на честный, справедливый и законный оправдательный приговор.

 — Мне 27 лет, 6 из них я посвятила любимой профессии — журналистике.

Прошлым летом я превратилась в репортера из горячих точек. Каждый раз, когда я работала, я рисковала не только своей свободой, но и здоровьем, жизнью. Для моей семьи это значило, что однажды я могу не вернуться домой. И тем не менее я шла в гущу событий, чтобы показать их зрителю без помех. У меня получалось уворачиваться от резиновых пуль и продолжать вести репортаж, продолжать выполнять свои профессиональные обязанности.

Моим коллегам посчастливилось меньше. Их били в живот, им ломали носы, в них стреляли с нескольких метров. И до сих пор по факту насилия над журналистами, как и над протестующими мирными гражданами, не возбудили ни одного уголовного дела. 11 ноября 31-летний Роман Бондаренко был убит за то, что не позволял неизвестным гражданам срезать бело-красно-белые ленты на детской площадке.

15 ноября люди, потрясенные этим злом, вышли, чтобы выразить свой протест. Я показывала эти события на площади Перемен в прямом эфире телеканала «Белсат». За это меня бросили за решетку по придуманному, сфабрикованному обвинению. Представленные на суде доказательства в полной мере доказывают мою невиновность. Я не организовывала действия, грубо нарушающие спокойствие, я не склоняла никого к нарушению закона, я не совершала преступления сама.

И это очевидно для абсолютного большинства присутствующих в этом зале. Высокий суд, я полагаю, что вам чаще всего приходилось видеть в этой клетке людей, потерпевших жизненное фиаско. Но вот сегодня все не так. У меня есть молодость, любимая профессия, успех, известность, а главное — чистая совесть. И свои силы я хочу направить исключительно на созидание в Беларуси, на служение ей. Беларуси, где не будет места политическим репрессиям, где не будут преследовать за честную журналистику, за правду.

Я не прошу, а требую оправдания и освобождения для себя и моих коллег. Свободу Дарье Чульцовой, свободу Екатерине Борисевич, свободу Игорю Лосику, Алле Шарко, Юлии Слуцкой и остальным сотням политических заключенных. Спасибо.

 — Высокий суд, меня зовут Левон Халатрян. Мне 34 года. Я являюсь индивидуальным предпринимателем, обеспечивал сам себя работой и других людей также.

Мои родители — врачи: папа — военный врач, офицер, мама — педиатр-офтальмолог. У меня есть маленький сын, у которого 12 марта будет день рождения, и я бы очень хотел встретить его с ним дома.

Я являюсь законопослушным гражданином, и очень люблю свою страну — Беларусь. Поэтому мне до сих пор непонятно, обидно и досадно, что я полгода нахожусь под стражей.

Поэтому сейчас я бы хотел еще раз вернуться к обвинению и произнести вслух некоторые вопросы, которые для меня остались непонятными.

Во-первых, что такое активное участие, и в чем его отличие от пассивного участия? В чем проявляется действие? Как можно быть осведомленным о проведении мероприятия без подачи заявления в исполнительные органы? Как часто люди, находясь дома, звонят в горисполком, чтобы уточнить информацию о мероприятиях поблизости, проходящих без разрешения? Что такое деструктивная деятельность, и какими законами описывается это понятие? Как можно заблокировать движение транспорта, если оно было заблокировано ГАИ еще днем? Как можно повлечь нарушение работы Минсктранска, если выйти на улицу через полчаса после окончания его деятельности? Как можно исполнять чьи-то призывы и при этом совершать заранее спланированные действия?

Еще пару слов хочу сказать про гражданский иск. Почему в суд приходит человек от компании, и он абсолютно не готов — он даже не может пояснить ни одного расчета. Такое ощущение, что его привели сюда силком.

Хочу прокомментировать некоторые слова господина прокурора о том, что я якобы даю противоречивые показания. Я зачитываю: «Я направился обратно к штабу, при этом я направился по улице Хоружей». Я не виноват, что следователь расставил неправильно запятые, которые очень важны при определении смысла. Я направился в направлении штаба по Хоружей запятая потом повернул на Богдановича, и противоречий никаких нет. Я гулял туда, а потом туда, и в этом нет ничего странного: что люди ходят по городу, по улице, по тротуару в момент, когда никаких комендантских часов и военного положения не введено.

И еще: прокурор говорит, что я был о чем-то осведомлен. Не знаю, о чем я был осведомлен, по-моему, это предположение. Напомню, что предположения не могут являться основанием для приговора.

Дальше, я якобы узнал, что в этот момент по Машерова идет толпа людей. Напомню, что последний диалог, который есть в деле — это разговор с Антоном Беленским в 23.45, где он говорит, что они идут в сторону стелы. Каким образом, выйдя через час, я должен был узнать, что они идут обратно?

Далее, я якобы информировал Беленского. Я еще раз повторю: интернета не было, и тысячи людей созванивались, использую этот способ связи в отсутствие интернета.

И последнее, что больше всего меня поразило: как можно мне сказать, что отягчающее обстоятельство — это совершение преступления группой лиц, если эта статья предполагает групповые действия? Как можно совершить групповые действия группой лиц? Я просто не понимаю, как можно так относиться к своей работе.

Напоследок хочу сказать, что я не признаю своей вины и прошу меня оправдать полностью.

Хочу поблагодарить мою семью, моих друзей, близких людей и всех беларусов, которые проявили мне поддержку. Это очень важно, не передать словами.

 — Что сказать? Я всегда хотел и хочу для своей страны только добра. […] Мои видео — это просто критика. Жесткая, но критика. Например, газета Администрации Александра Лукашенко 300-тысячным тиражом распространяет еще большую критику, чем я. Призывая отбирать у протестующих их семей их детей. Сравнивая протестующих с фашистами. И никто этих журналистов и редакторов в разжигании социальной вражды не обвиняет. […]

Это уже мое пятое судебное заседание по этому делу. Уже пятый раз мне приходится раздеваться догола, поворачиваться и приседать, чтобы убедить МВД, что внутри моего заднего прохода нет ничего противозаконного. Особенно гадко, что это все снимается на видеокамеру. Такова процедура доставления людей в суд. […]

У нас в камере есть телевизор, и каждый вечер там говорится о необходимости диалога. Народ Беларуси хочет диалога. […] Я прошу Высокий суд своим приговором продемонстрировать, что государство вкладывает в понятие диалог, и какая судьба ждет таких людей, которые решили использовать шанс на мир для страны. Покажите приговором, что будет с нашими малолетними детьми и родителями-пенсионерами. У меня все.

— Честно говоря, послушал прокурора, мне стыдно, что у нас прокуратура Республики Беларусь занимается такой деятельностью. Честно, даже не ожидал, что такое произойдет в этих стенах, и этим занимаются работники прокуратуры. Если обратить внимание, как читал прокурор это обвинение, обращая внимание на его поведение, любой психолог и психотерапевт скажет, что это происходит вранье: он что-то все время трогает, лазит в карман. То есть в подсознании он понимает, что он врёт. И действительно, мне было неприятно слышать эти слова, вырванные из контекста, собранные в предложения. Я, как верующий человек, сказал на суде, что я вообще не вру, и мне плевать, какой срок мне дадут. Суд на небе — самый справедливый, и мы за каждый обман понесем наказание, запомните. Ваше наказание — это все такой абсурд. Я понимаю, что Вы [прокурору] эту речь несколько дней тренировали перед зеркалом, эту интонацию. Это так все смешно звучит — ваши эти показания. Гражданин судья, я вам скажу точно: бог все слышит.

В ваших руках судьбы тысячи людей, моих детей, родственников и простых беларусов. У нас сейчас Год единства, но с каждым обвинительным приговором мы все равно вбиваем клин между людьми, тех, кто от суда действительно хочет справедливости. А любое наказание, наоборот, нагнетает обстановку.

Сегодня 269 дней как я в заключении. Я не пожалел ни об одном из них. Да, я страдал, но я рад, что это закалило мой характер. Я многое в тюрьме понял, что такое близкие, семья и друзья. Ни один сотрудник милиции не скажет, что я как-то его обозвал за 269 дней, хотя надо мной издевались, реально издевались. Особенно, первые дни в Могилеве. Вы можете взять показания там у людей. В камеру мне закидывали вонючих бомжей со слабительным, чтобы они обгаживали там все. Один мне сказал: «Знаешь, нас четверых сегодня собрали по городу, и сказали, что я им сегодня нужен». Это смешно, там больные люди, нельзя так делать с инвалидами. Как животными, как вещами пользуетесь! Но сотрудники могилевского ИВС молодцы: они сказали, что не будут подчиняться администрации, и убрали на следующий день этого инвалида. Меня держали в самой холодной «хате». У меня всегда был порядок, я там все «хаты» поперемывал.

Я плачу от обиды, что мы катимся в пропасть.

Я сказал сразу следователю, что если я сделал что-то не так, то пусть посадит меня на 25 лет. Многие ведь сидят, потому что им шанса не дают, а дали сразу три года. Через 6 месяцев тюрьма — это уже дом. Гражданин прокурор, нельзя так делать: Вы всегда запрашиваете по-максимуму, не учитывая ничего. У меня друзья есть: и милиционеры, и прокуроры, и я не знаю как теперь буду жать им руку, ведь они уже по локоть в крови: одна — в нашей крови, вторая —в слезах матерей и детей. Как им жать руки? Я любое наказание приму.

 — Я живу в европейской демократической стране. Демократические принципы свободы являются необходимыми принципами правления на всех уровнях правления власти. И права свободы слова и мирных собраний четко определены Конституцией и гарантируются государством. Где полицейские не прячут своих лиц перед мирными демонстрантами. Именно такой я вижу свою Родину. Беларусь будущего. Свободную Беларусь.

 — Эпиграфом для своего последнего… заключительного слова я взяла строчку из божественной комедии Данте Алигьери: «Пока хоть листик у надежды бьется».

Высокий суд, в заключительном слове хочется выразить свои чувства к своей стране и ко всему тому, что в ней происходит. Но лучше всего отражает эту действительность происходящего сегодня и состояние порыва моей души главный герой великого русского классика Толстого повести «Воскресение», написанной им 120 лет назад, а ничего по факту и не изменилось. […]

Я хочу, чтобы вы задумались, что есть мораль даже трусливого малодушного сословия, одержимого жаждой власти и ее удержания… Как беззаконно сегодня выносятся приговоры над людьми, как конституционные права были попраны фальсификациями на выборах в августе 2020 года и какое насилие, геноцид совершают сейчас над своим же народом.

Я была на Окрестина с 9 по 12 августа и имею полное право говорить об этом громко и вслух, так как своими глазами видела, как до смерти избивали мужчин. И меня били в том же числе. Начальник ЦИП Окрестина Шапетько и Врублевский, сотрудник ЦИПа. Пережила газовую камеру, которую устроили сотрудники ЦИПа для женщин. Так вот равнодушие — это страшно! Мерилом добра и зла является совесть.

Так вот, совести у вас нет! В РБ высшим юридическим законом является конституция, а не противозаконные приказы начальства и ваш страх потерять работу.

 — Высокий суд, я признаю, что укусила потерпевшего, но очень прошу принять во внимание тот факт, что сделала это непреднамеренно, в состоянии стресса и аффекта, о чем свидетельствует, в том числе, неконтролируемое мочеиспускание. В силу чего я не могла ясно осознавать происходящее. Также прошу принять во внимание, что я не имею никакого отношения к фактам угроз потерпевшему. Я не написала ни одного слова об этом в интернете, не дала ни одного комментария медиа, ничего не написала ни в чатах, ни в телеграм-каналах, ни в комментариях к чему-либо.

Я раскаиваюсь в произошедшем. Я готова понести наказание. Я очень надеюсь, что это наказание будет соразмерно проступку. Спасибо, что выслушали меня.

 — Я не плохой человек и уж точно не преступник. Работал в структуре МЧС пожарным-спасателем. Я первый раз в жизни оступился и обязуюсь больше так не поступать. Хочу обратиться к тем, кто пришел сегодня меня поддержать, тем, кто поддерживал меня и помогал все это время: спасибо всем огромное за все, что вы для меня делаете, знайте, что я вас всех очень сильно люблю и крепко вас всех обнимаю, помните, что никто не забыт и ничто не забыто. Быть добру!

 — Хочу попросить прощения у родителей за то, что заставил их волноваться за меня за последние четыре месяца. Я знаю, им намного тяжелее на данный момент, чем мне. Всю свою сознательную жизнь я посвятил нашей стране и ее гражданам, служа в МЧС Республики Беларусь. Немало раз мне приходилось рисковать своей жизнью ради спасения других людей и защищать их дома. Я давал присягу и как никто другой знаю, что нарушать закон нельзя. Предъявленные мне обвинения противоречат моему мировоззрению и моральным принципам. Я никогда не переходил за черту закона. Все, я закончил.