Меркаванне«Силовики на улицах уже без балаклав»: Эксперты спорят, навернется ли режим из-за своих репрессий
И как обществу на них реагировать
В соцсетях разгорелась дискуссия о том, что репрессии означают для народа, кроме страданий. Одни эксперты говорят, что давление на людей — это признак слабости режима и очень скоро он навернется, другие высказывают противоположное мнение и убеждают, что современный режим может повторить 1937-й и благополучно продолжить существовать. The Village Беларусь собрал главные аргументы обеих сторон.
Изначально дискуссия возникла в российских соцсетях с публикации известного российского политолога Кирилла Рогова, в которой он объясняет, как репрессии подкашивают сам режим и как людям нужно на них реагировать, чтобы этот ужас быстрее закончился. В ответ на публикацию Рогова высказались другие авторитетные эксперты, один из них предложил альтернативное мнение. В беларуском Facebook на дискуссию обратил внимание аналитик Вадим Иосуб. По его мнению, в России и Беларуси сейчас происходят очень похожие процессы и мнения российских экспертов вполне можно применить для объяснения беларуской действительности: «Если мы говорим об ужесточении репрессий, урезании остатков свобод, риторике осажденной крепости, то в Беларуси те же процессы до неразличимости (с небольшим опережением: вся оппозиция уже признана экстремистами и террористами, а за участие в массовых мероприятиях все чаще применяется уголовка), и те же дискуссии». В последнее время свою аналитику репрессий предложили также беларуские эксперты. Мы публикуем мнение тех и других, высказывания российских экспертов мы дополнили беларускими аналогиями.
Как репрессии объясняют российские эксперты-оптимисты
«Если репрессии вызывают возмущение и противодействие в обществе, то их эффективность падает»
Российский политолог
— У репрессивной атаки Кремля (режима Лукашенко — The Village Беларусь) две главных цели. Во-первых, режим пытается утвердить окончательный запрет на свободу собраний — свободы людей выходить на митинги и демонстрации, одного из фундаментальных прав человека. Криминализация (приравнивание к уголовному преступлению) конституционного права собираться мирно без оружия является важнейшим признаком диктатуры, отличающим ее от мягкого (конкурентного) авторитарного режима. Мягкий режим характеризуется тем, что ему достаточно небольшого нажима и надувательства, чтобы сохранять устойчивость.
Рост репрессивности и попытка запрета права на собрания — это всегда свидетельство снижения поддержки и ослабления позитивных факторов стабильности режима. Это свидетельство поляризации. Режим мобилизует сторонников и институты насилия, чтобы бороться с тем, что он ощущает, как растущую угрозу. Если бы режим чувствовал поддержку и прочные основания своей легитимности, ему ни к чему была бы эта репрессивная истерика, без которой он обходился как в 2000-е, так и в большей части 2010-х.
Вторая цель репрессивной эскалации — это запрет любой легальной оппозиционной деятельности. Именно эту цель преследует план признать штабы Навального экстремистской организацией (в Беларуси это уже пройденный этап — The Village Беларусь). Конечно, штабы Навального (штаб Бабарико, Тихановской, BYPOL и т.д. — The Village Беларусь) никакая не экстремистская организация, а нормальная, квалифицированная политическая оппозиция, и речь здесь идет о стремлении криминализировать любую оппозиционную деятельность и инакомыслие. Это примета полу-тоталитарной диктатуры. Такая 70 статья советского уголовного кодекса об антисоветской агитации и пропаганде: сказал «Навальный» («Жыве Беларусь» — The Village Беларусь) — подрываешь государство, работаешь на врага, взрываешь мосты, роешь подкопы и готовишь покушение на семью Лукашенко (как водится).
Проблема в том, что такое расширение репрессий — это не просто борьба с очерченным кругом людей, активистов, участников митингов, как можно подумать. Расширение репрессий — это всегда системное событие, ведущее к деградации широкого фронта общественных, социальных и государственных институтов и практик. Попытка запретить инакомыслие и публичную оппозицию требует расширенного и превентивного политического контроля в разных сферах жизни — в образовании, науке, общественной жизни, искусстве, управленческих практиках, экономической экспертизе (как ни парадоксально). Потому что все это при запрете нормальной политической оппозиции начинает стремительно политизироваться. Такой парадокс.
Репрессии — это дорого. Поэтому эффективность репрессий — важный параметр. Если общество впадает в анабиоз, демонстрирует растерянность и подавленность — это свидетельство эффективности репрессий и залог того, что они станут нормой жизни. Если общество резистентно к репрессиям, если они вызывают возмущение и противодействие, то их эффективность падает, и внутри доминирующей коалиции обостряются отношения между хедлайнерами и сторонниками уступок и умиротворения.
«На место каждого репрессированного приезжало пять человек из деревни. Сейчас такого ресурса нет»
Один из самых известных экономистов России
— Про цену политических репрессий принято думать следующим образом: (а) «гуманитарная цена» — травмы, связанные с избиениями, дни, проведенные в тюрьмах, депрессии, вызванные новостями об избиениях или арестах друзей и знакомых и (б) «революционная цена» — репрессии нагнетают давление в котле, который когда-то потом может взорваться. Конечно, (а) и (б) важны, но — и это очень умно выделено и подчеркнуто Кириллом, есть и третья цена репрессий, которая, во-первых, платится сразу, до всяких революций, и, во-вторых, по величине, возможно, намного больше, чем (а) и (б).
Эта цена — последствия той социальной и институциональной деградации, которой сопровождается усиление репрессий. Если суды и полицейские используются для выдумывания правонарушений, то они хуже работают для защиты граждан и бизнеса. Если газета закрывается за то, что она раскрыла какие-то данные про Сечина (Олексина, Dana Holdings и других «кошельков Лукашенко — the Village Беларусь), то, значит, про следующее воровство написано будет меньше, а украдено больше. Если сотрудники ФСБ (КГБ — The Village Беларусь) занимаются войной с политической оппозицией, то они хуже занимаются реальными угрозами безопасности страны. Если министром назначают человека, который игнорирует мнение экспертов, потому что ей не близки их политические взгляды, то она как министр работает хуже. И так на каждом уровне. Если из театра или университета или госучреждения выгнали человека, за то, что у нее на юзерпике «знак Навального» (поставил подпись за Бабарико — The Village Беларусь), то, значит, на ее месте будет работать другой, менее компетентный и профессиональный.
Если увольнения и преследования сделать массовыми, то каждый «минус» от одного действия нужно умножать на число людей, которых это затронуло. И не только затронуло напрямую. Журналист, который испугался написать о коррупции — это украденные у общества деньги. Чиновник, который испугался не согласиться с начальником — это дополнительные потери.
И, главное — это же не какое-то теоретическое рассуждение. Это прекрасно подтверждено советским опытом. В начале 1980-х советским силовикам удалось, на несколько лет, задавить правозащитное движение. Народ реального был напуган — никто не выступал даже против эпического идиотизма типа поворота сибирских рек или «андроповских реформ», когда людей заставляли физические ходить на работу. (Это, конечно, приводило только к дополнительным потерям.) В госуправлении жизнь вообще замерла — то есть у страны были реальные, накопившиеся проблемы, но усиление, пусть локальное, репрессий привело к таким катастрофическим последствиям, что потом, наверное, было уже ничего не спасти.
Еще раз — экономика может развиваться во время политических репрессий. Например, в 1920-1930-е в СССР или в Китае в 1990 -… Но, во-первых, рост в СССР — пример плохой. Он должен был бы быть без репрессий намного выше — по факту, рост был быстрым только на восстановлении до долгосрочного тренда (который у Российской империи был в конце 19 — начале 20-го приличным), а никакого «приза» за счет перераспределения рабочей силы из сельского хозяйства в промышленность (как в Англии раньше или Японии позже) экономика не получила. Но хотя бы восстановительный рост был. Главное, что на место каждого репрессированного приезжало пять человек из деревни. Или, как в Китае, по пятьдесят или даже пятьсот. Сейчас никакого подобного ресурса нет. Репрессии непосредственно, сейчас, наносят существенный ущерб народному хозяйству и этот ущерб — главный экономический фактор многолетней стагнации.
Как объясняет репрессии эксперт-пессимист
«Репрессии не связаны со слабостью режима»
Известный российский финансист
— В большой степени идея Кирилла (популярная потому что приятная) о том, что власть усиливает репрессии, потому что больше боится оппозиции, потому что оппозиция сильнее, а власть слабее — и поэтому скоро-скоро все переменится, на мой скромный взгляд, — это инверсия, в которой ветер наступает от листьев. Он использует рекурсивную систему проверки собственной гипотезы, то есть доказательство по принципу «я объясняю феномен с помощью гипотезы, которая не противоречит именно этому феномену». Увы, этот метод скорее используется в религиозном миросознании, чем в научном: наука требует проверки на всех (ну ну, мы же реалисты — на многих) других феноменах для того, чтобы гипотеза была признана верной. Иначе мы легко предположим, что люди засыпают вследствие ужина (еще бы — поужинал — заснул), а ветер создается деревьями, которые дрожат листьями.
Как проверить, листья ли являются причиной ветра? Очень просто — посмотреть, есть ли ветер там, где нет листьев. Давайте посмотрим, насколько часты случаи усиления репрессий в автократиях без усиления оппозиции и скорой смены власти? Довольно легко проверить, что периодический рост репрессий в авторитарно-тоталитарных режимах в большинстве случаев не связан с ростом оппозиционных настроений в обществе и не является предвестником революций или смены власти. Периоды репрессий характерны для авторитарных режимов, они сменяются периодами «оттепелей», у каждого такого периода есть свои кажущиеся триггеры (включая изменения в экономике и международном положении, особенности психики диктатора и пр.), но как правило революции (смены режимов) случаются как раз в «мягкие» периоды (тут не надо путать — агональные репрессии в моменты когда революция уже происходит конечно имеют место, но это другое).
Показав, что версия Кирилла не выдерживает проверки историческими фактами, я должен наверное предложить свою версию причин и последствий роста репрессий в России сегодня. Сугубо ИМХО — в основе процесса лежит рост влияния и размеров силового блока внутри власти и страны. Это явление встречается очень часто в странах, сползающих в автократию (особенно странах с распределительной экономикой, в которой власть контролирует ресурсы и их надо защищать): силовой блок изначально развивается для осуществления защиты власти в противовес элитным группировкам, на эту власть претендующим; однако по законам бюрократии он достаточно быстро начинает играть свою игру — занимая все большую «долю рынка» ресурсов, продавая «наверх» свою важность путем нагнетания обстановки и обеспечивая себе «кормовую базу» путем построения пространства без закона — то есть развивая репрессивную систему. Остановить этот процесс очень трудно, да власти это и не нужно; ее задача решается, а остальное — издержки.
Чаще всего период репрессий заканчивается с началом схватки за власть по причине ухода/смерти признанного лидера-диктатора. Противоборствующие группировки пытаются срочно строить коалиции, в рамках которых репрессивные методы снижают доверие и потому отвергаются. Апелляция к избирателям в такой момент тоже имеет большое значение и потому общий тон должен стать существенно более миролюбивым. Наконец, силовики — плохие политики. Они почти всегда проигрывают эту борьбу, и пока новый клан и новый диктатор не выйдут на уровень, когда широкая коалиция вредна, и нужно защищать власть от элиты, роль силовиков будет сильно меньшей — а значит и репрессий будет мало: пойдет время оттепели.
Оттепель конечно не весна, и новому диктатору потребуется силовая поддержка; все будет развиваться по аналогичному сценарию. Но нигде в этом сценарии не будет связи между страхом власти перед народом и уровнем репрессий.
Как видят репрессии беларуские эксперты
«Уверенность в том, что ситуация полностью под контролем, уже почти абсолютная»
Политолог, «Центр регионального развития ГДФ»
— Бросилось в глаза, что омоновцы теперь патрулируют улицы без балаклав. С открытыми лицами выступили и силовики, отметившиеся в записанном ими обращении «в защиту президента и его семьи» — такая у нас армия, которая не народ защищает, а семью. Обращение выглядело очень бодрым, куда бодрее аналогичных, выпущенных осенью. Видимо, уверенность в том, что ситуация полностью под контролем, уже почти абсолютная. Впрочем, в этом же уверены не только они, но и многие пессимисты с «протестной» стороны: много комментариев о том, что Беларусь превращается в концлагерь, а экономика все не падает и не падает, люди все не взрываются и не взрываются.
Экономика упадет, для этого сошлось все. Она, во-первых, нежизнеспособна на уровне модели. Этот фактор умножается на снижение продуктивности более креативных секторов, не способных нормально работать в созданных условиях. Это все умножается на неопределенность с нефтью и «бан» на финансовых рынках.
Система тотального контроля и террора, которую сейчас пытается эксплуатировать режим, требует столько ресурсов, сколько эта страна и этот народ не готовы ей дать. В этом смысле она медленно, но очень верно, пусть и незаметно для невооруженного глаза, двигается к неминуемому коллапсу.
Очень серьезные сомнения есть в жизнеспособности системы, которой нужны огромные деньги на оружие и наемников и которая хочет запретить целому народу жить, но которая не в состоянии спланировать даже запрет на пластиковую посуду.
«Когда же нам вас разрешат расстреливать?»
Исследователь сталинских репрессий
— Наша ситуация очень близка к ситуации 1937 года по многим признакам. К счастью, пока не по количественным показателям и не настолько жестким приговорам. Хотя мы видим, что число задержанных уже идет на десятки тысяч, есть более трехсот политзаключенных, а некоторым людям суды дают по пять лет.
Но главное, в чем мы очень близки, так это в пропаганде. Некоторые передачи по телеканалам, которые приличный человек даже называть не станет, — это 1937 год в самом чистом виде. Даже терминология та же: враги, фашисты…
За эти сто лет люди практически не изменились. Если бы у них была такая же возможность, все в точности повторилось. Мы видели, что как только разрешили избивать людей, они стали избивать. И многие, кто был в автозаках, слышали, как силовики говорили: «Когда же нам вас разрешат расстреливать?».
То есть, дай волю — и будет и 1937-й, и 1942-й, и какой угодно год.
Просто сейчас в центре Европы такое невозможно устроить. Но в принципе они к этому готовы.
Конечно, мы далеко ушли по мировосприятию от поколения 30-х годов. Читаю архивы, и многие вещи просто шокируют. Буквально на днях изучал отчеты НКВД о ситуации в Минске чисто по уголовным преступлениям. И практически за каждую неделю сообщается, что мать убила своего новорожденного ребенка и выбросила его в туалет.
Сегодня, если вдруг такое происходит, то для нас это событие из ряда вон выходящее. Но тогда люди по-другому смотрели на некоторые вещи. Первая мировая и гражданская война серьезно надломили психическое состояние. Поэтому не удивительно, что для чекистов, НКВДистов не существовало каких-то барьеров, убить человека считалось обыденным. И мы видим, что утворили люди с больной психикой, когда дорвались до власти.
Хотя, конечно, есть большие вопросы и к сегодняшнему дню.
Ведь и нацисты сначала немного остерегались, а потом все было поставлено на поток и стало неважно 100-200-300… Цифры уже не имели значения.
Вспомните, ведь всегда говорили, что немцы — культурная нация, потомки Гете и Шиллера… Но мы видим, что с ними произошло это мгновенно.
Другое дело, что сейчас 21 век. Хотя не надо забывать, что в Беларуси уже есть убитые.
Кто идет в эти карательные органы? Во всех системах это в основном люди низко образованные, которые могут использовать эту социальную лестницу, люди с заниженным культурным уровнем, даже с заниженным болевым барьером. Потому что не каждый человек может ударить другого. А они уже к этому готовы.
Но, заметьте, это происходит не только в силовых органах. Не одни они перешагнули этот гуманный барьер, позволивший им ломать ноги и руки другим, распылять газ в женщин и инвалидов.
Этот барьер перешагнули и журналисты госСМИ. Они совершенно откровенно лгут, прекрасно понимая, что делают. Они создают образ врага, разжигая ненависть. Происходит то, что было в нацистской Германии, когда все проблемы списывали на евреев. Или как большевики списывали все на кулаков.
Подпишитесь на наши Instagram и Telegram!
Обложка: @gera_more_