Асабiсты вопыт«Многие солдаты думают, что в стране семь областей, как на номерах»: Беларусы о своей службе в армии

Войска — гэта дзяржава ў дзяржаве, дзе працуюць рабы, якія робяць тое, што нікому не патрэбна

У нас быў свінарнік, і там срочнікі, якія павіны былі займацца сельскай гаспадаркай, гналі самагонку і яе прадавалі. Калі б гналі кантрактнікі, то ўсё было б пад кантролем. А срочнікі гналі яе для ўсіх, і потым гэта было раскрыта. Што з імі здарылася, дакладна не памятаю, але гэту інфармацыю нельга было абнародваць, бо быў бы скандал. Далі гаўптвахту і нейкія выпраўленчыя працы.

Увогуле ў войску мне запомнілася вельмі шмат бессэнсоўнай працы за бясплатна. Я лічу, што войска — гэта дзяржава ў дзяржаве, дзе працуюць рабы, якія робяць тое, што нікому не патрэбна. Фарбуюць нешта, рэмантуюць, гайкі круцяць, гатуюць рэчы для сябе і афіцэраў. Альбо робяць рамонт кватэры камбата, які жыве ў ваеным гарадку ў Слуцку. Камандзір батальону кажа: вось ты, ты і ты паедзеш у кватэры маёй рабіць рамонт. Яны едуць і за некалькі тыдняў робяць.

Ці яшчэ была такая сітуацыя, што ўсе ідуць у караўл, але не выдаюць патроны для калашнікова. Робіцца выгляд, што ты ахоўваеш тэрыторыю. Штык-нож ёсць, а патронаў няма. Стаяць склады з запчасткамі, і адтуль можна вынесці ўсё што заўгодна. Напрыклад, на ахоўнай тэрыторыі стаяла нейкая машына, і яе падчас варты спакойненька разабралі і амаль усё вывезлі. Альбо быў выпадак, калі невядомым чынам невядома хто вывез два масты ад МАЗа. Каб вывезці адзін мост, трэба як мінімум вельмі магутны пагрузчык ці кран. І ўсе ведалі, што нічога за гэта не будзе.

Хто нам сёння можа пагражаць? Зараз мы жывем у такую эпоху, калі падчас вайны ўсё будзе вырашацца вельмі хутка. Я думаю, што танкі нават не спатрэбяцца. Гэта тэхніка для парадаў, усё будзе вырашацца з паветра. Ад каго мы мусім абараняцца? Ад НАТА? Гэта смешна, бо ўзровень узбраення і падрыхтоўкі зусім іншы. Там прафесіяналы, а ў нас няшчасныя хлопчыкі. Я служыў і ведаю, што такое 18-гадовыя хлопчыкі, якія з вёскі прыйшлі. Яны нічога не ўмеюць і не асабліва вучацца, бо разумеюць, што для далейшага існавання ім гэта будзе не патрэбна.

Молоденький лейтенант взял снайперскую винтовку у солдата и давай стрелять по людям. У него нервы не выдержали

У меня служба в армии была специфическая — я играл в футбол. В Минске был такой Спортивный клуб армии, и мы достаточно хорошо играли. Жили в Уручье, там была спортивная рота. Казарменный образ жизни: утром подъем, со всеми зарядка. Перед обедом опять тренировка и еще одна вечером.

Потом я попал в Афганистан, отвечал за оборону Кабула. Были случаи, когда солдаты нарушали правила техники и дисциплину. Идет колонна, рядом течет речка. Остановились, объясняют: если кто-то захочет попить, обязательно командиру доложите. Это делается, чтобы по сторонам обеспечили безопасность. А человек тем временем пьет воду, берет котелок или нужду справляет. Некоторые думали: так тут всего лишь 15 метров до воды. Соскочил, вниз прыгнул и пропал —«духи» его схватили в плен.

К сожалению, было и другое — потери неоправданные. Обращаешься к солдатам: «Ребята, вот ваша зона. Вперед нельзя идти, там заминировано». Нет, кто-то пойдет — подорвался. Бедному командиру доставалось. А солдат становился инвалидом или даже погибал.

Помню и другой случай. К югу от Кабула, в районе Шиваки, идем по долине, чтобы провести операцию в предгорье. Слышим какие-то выстрелы со стороны нашей колонны. Трудно понять — гул моторов. А потом подходят крестьяне и говорят: убили трех человек наших ваши люди. Начинаем разбираться. Оказывается, молоденький лейтенант взял снайперскую винтовку у солдата и, сидя на башне, давай стрелять по людям. У него нервы не выдержали. Поехал в тюрьму.

В случае с танком во время подготовки к параду присутствует неосмотрительность. Была ли необходимость идти с такой скоростью высокой? Танк предназначен для езды по земле, грязи. А на асфальте он хуже машины. Может легко разернуться, занести его может. А вес Т-72 все-таки сорок две тонны, если занесет, попробуй останови. Я видел, как в Германии осенью танк пытался забраться на маленький асфальтированный пригорок. Кончилось тем, что он снес столб, врезался в стену дома, разрушив первый этаж.

Солдаты даже не знают, сколько людей живет в Беларуси, а уж понять, есть ли у нас враг, — это слишком сложно

Был у меня сослуживец Толик (имя изменено. — Прим. ред.). Большой парень двухметрового роста. Простой такой хлопец из деревни, который пошел служить в армию, и там ему было тяжело, потому что он не всегда всё понимал. Его постоянно ругали. И однажды приказали бегать в костюме химзащиты и две недели его не снимать. Короче, Толику было сложно.

В это время к нему приехала девушка, которая перелезла через забор и привезла всего две вещи — бутылку водки и кроссовки. Толик заступил в наряд с ножом и получил боевое оружие. Вышел, поцеловался с девушкой, выпил на месте бутылку водки, переобул сапоги в кроссовки и побежал, как Форрест Гамп. Он бежал долго, пока не увидел велосипед. Украл его и поехал. Добрался до дороги, бросил и уехал в Витебск. Там его и арестовали.

За такие вещи Толику грозило три уголовных дела сразу. За кражу велосипеда, оставление воинской части и кражу оружия — штык-ножа. Но армия — вещь сложная. В то время проходили учения «Запад–2009», и случай с Толиком не хотели раздувать. В часть пришел владелец велосипеда и попросил нашего командира бригады Толю сильно не наказывать. Никому не хотелось портить статистику, и Толика отправили на гауптвахту.

Попасть туда было непросто: одна гауптвахта на всю Беларусь находится в Минске, а солдат очень много. Нужно было вести соляру или водку, чтобы договориться. Офицер посадил Толика в машину и повез его в Минск. Но по дороге они попали в аварию, и Толю вернули в часть. Через неделю его отправили с другим офицером — и снова авария. Толя прослыл человеком с проклятием и в итоге за всю эту историю не получил вообще ничего. Толик мог отхватить много лет тюрьмы, а потом оказалось, что он вообще не годен к службе. Во время медкомиссии врачи что-то не усмотрели, а в армии у него начались проблемы с сердцем.

Что касается боеготовности беларуской армии, то с момента моей службы, может быть, что-то и изменилось, но не факт. Расскажу, как это было у нас. Приезжает какая-то комиссия из Минска, и надо проверить боеготовность войск. Техника должна быть выведена на определенные позиции. Иногда нужно просто выехать из ангара. Помню, должны были выезжать какие-то грузовые машины, но они не выезжали, потому что не ездили. Мы их выкатывали руками ровно до той точки, где им нужно было стоять в случае объявления тревоги. Комиссия из Минска смотрела, что машины стоят, и мы потом их обратно заталкивали руками. Поэтому неясно, понимают ли в Минобороны, как все запущенно.

Армия — это большая фикция. Нужно стрелять, но списывают патроны. Если у тебя в ежедневном распорядке три раза стоят учебные тактические мероприятия, то их нет. Вы просто драите танки, копаете окопы, а потом их закапываете. Армия учит обманывать и делать вид. Помимо того, что ты учишься убирать, ты становишься мастером человеческих душ.

Очень многие думают, что идеологическая подготовка в армии портит молодые умы. Но БТ смотрят одним глазом, многие солдаты думают, что в стране семь областей, как на автомобильных номерах. Они не знают, как зовут министра обороны, но хорошо, что знают звание. Солдаты даже не знают, сколько людей живет в Беларуси, а уж понять, есть ли у нас враг, и оценить уровень его подготовки и техники — это слишком сложно.

Сейчас рассказывают, что в армии дичь кончилась. Молодые люди звонят домой, у них есть сотовые

В 1995 году был парад в честь 50-летия Победы. Круглая дата. Все было серьезно. И в Уручье, в городке, где я служил, бэтээром тоже столб снесли — бывают такие штуки. Это издержки подобных парадов. Надо организовывать получше. Могут же быть и человеческие жертвы. Пацаны стараются, рулят, но им же по 18–19 лет.

Сам я служил в интересное время — 1994 год. Тогда «полуторагодичники» сменяли «двухгодичников». Последним было обидно, поэтому они к нам предвзято относились. В стране — развал, голодное время. Точно помню, что учебка была на Партизанском проспекте, еды не хватало, бегали воровать сырую картошку и пареную брюкву из хозяйства, где свиней держали. Всех на выходные отпускали домой, чтобы могли поесть.

Из армии мне запомнилось больше хорошего, веселого. Или, может, это я человек такой веселый. Хотя происходили и страшные вещи: у нас в полку под конец службы в течение двух месяцев четыре человека из новоприбывших повесились. Все-таки психика у всех разная. Все ходили тише воды ниже травы. Все были зашуганные — что же это такое происходит? Оп, один человек! Оп, другой! Один пытался на посту застрелиться. И все повторяли: «Мама, мама! Хочу домой к маме».

Один раз всю часть поставили на уши, и мы искали пистолет. Накануне дежурные офицеры напились у себя в штабе, и у дежурного по части пропал из кобуры пистолет. Три дня мы рыскали и его искали. Это были счастливые три дня — полный расслабон. Мы приходили на свой участок, лежали возле забора и на небо смотрели. А потом пистолет нашли. Где-то в штабе он был.

Если говорить объективно, для меня служба — это полтора года в заднице. С другой стороны, я открыл в себе резервы по преодолению неудобств. Теперь знаю, что могу несколько суток не спать, неприхотлив к еде, если надо будет, пожертвую комфортом. Сейчас рассказывают, что в армии дичь кончилась. Молодые люди звонят домой, у них есть сотовые. Камеры везде устанавливают, и это очень помогает — уже дедовщиной в полный смак не позанимаешься.

Дети чиновников служат редко, а воюют никогда. Они в пейнтбол играют, стреляют друг в друга шариками

Задача спецназа состояла в пресечении свержения строя Советского Союза. Такая у нас была родина. Мы были словно бультерьеры пропаганды. И понятно, что многим моим поклонникам из стран Балтии эта тема не понравится. Но мы базировались именно в странах Балтии: Литва, Латвия, Эстония. Об этом мало писали, но мини-революций было очень много. Сейчас можно посмотреть на ту ситуацию с другой стороны. Конечно, страны просили себе независимости, свободы. И сегодня я их очень понимаю, но тогда было такое время. Я помню, как в 1986 году в Каунасе один мальчишка облил себя бензином и поджег. Мы сорок дней дежурили возле его могилы, чтобы не было массовых беспорядков. Но они все равно были.

Наши войска всегда ходили на грани. Не разрешалось носить оружие. В руки давали только саперную лопатку, «черемуху», гермошлем, бронежилет, пластиковый щит, который разлетался на куски от удара арматуры. Малейший шаг вперед, неправильное действие — и это дисбат. В нашем подразделении категорически запрещалась дедовщина. Помню, как старый сержант на плацу толкнул молодого бойца в спину, и тот упал на колени. Это заметил командир полка. Сержанту дали полгода дисбата.

Я считаю, что они мальчишки 18-20 лет не должны быть в армии. Они пацаны. Моему сыну 17, и куда его можно посылать? Не дай бог, в какой-нибудь Донбасс. Я думаю, служить нужно с 22 лет, когда ты состоялся как мужчина. А отправлять салаг на бойню — это кощунство.

В Беларуси очень сильная и боеспособная армия. По крайней мере, защитить свою страну она точно сможет. Я знаю, как патриотически натаскиваются солдаты и офицеры. Очень важен стержень. За что воюешь? За деньги или за державу. Все хотят иметь деньги, но не хотят умирать. Наемники никогда не будут проявлять никакого героизма, им просто нужно отработать свой гонорар. Говорю вам это как бывший наемник и боевик.

К защитнику отечества должно присутствовать милосердие. А у нас любят кого-то показушно покарать. Воюет сто процентов лимиты. Это пацаны, которые не попали в тюрьмы. Воины, которых выхватили. Дерзкие, отчаянные, сильные, настоящие парни. Дети чиновников служат редко, а воюют никогда. Они в пейнтбол играют, стреляют друг в друга шариками. Что такое жизнь и смерть, они не знают. А лимита погибает. Это люди из криминальных рабочих районов — самые лучшие и преданные стране люди.