Виктория Аскеро-Дубовик выглядела старше своих лет, начиная с подросткового возраста. Она долго не могла поговорить об этом с родителями, и до сих пор не знает, что именно явилось причиной особенности ее внешнего развития. The Village Беларусь пообщался с Викой о том, как она ошибочно думала, что у нее прогерия (один из редчайших генетических дефектов, вызывающий преждевременное старением организма), о комплексах и их отсутствии, о реакции окружающих и как с ней быть.

Текст:

Евгения Сугак

Фото:

Александр Обухович

Моя физиология соответствует моим 26 годам. Я не старею, как человек, который сегодня выглядит на 30, а завтра на 40. Я старею равномерно: нет такого, чтобы пять лет назад я выглядела на 30 лет, а через два дня — уже на 80. То есть, без резких скачков — морщины на лбу у меня были всю жизнь. Сейчас их уже меньше, так как я сделала пластическую операцию.

Я выросла в Бешенковичах, где живет шесть тысяч человек. Людям там нечего делать, поэтому они много разговаривают. Но чаще всего в этих маленьких городках травля исходит от детей, потому что, как мы знаем, дети — самые жестокие.

Глядя на свои фото, я понимаю, что все началось в детстве. Но родители со мной никогда не говорили на эту тему. Папа умер в мои 15, а с мамой мы поговорили об этом только когда мне исполнился 21 год.

Я была не очень симпатичным ребенком, особенно в 13–14 лет. У меня дальнозоркость, при которой нужны очки с очень толстыми стеклами. Городок маленький, родители обычные, и не было возможности купить тонкую линзу. Приходилось ходить в больших очках. Да, были оскорбления со стороны сверстников — кто-то мог сказать «жаба» или «на бабку похожа». Но при этом у меня была куча друзей.

Я стала понимать, что со мной что-то не то, только лет в 19–20

Почему так поздно? Потому что не было откровенного разговора ни с родителями, ни с врачом. Человек к себе привыкает и не видит себя со стороны.

Когда я поступила в университет, то заметила отношение людей. Одногруппники не удивлялись — познакомились и привыкли. А вот в библиотеке могли спросить: «Вы заочник?». Еще, когда студенты бесплатно ездили в общественном транспорте, ко мне могли подойти и сказать: «Где оплата за проезд? Что значит ты еще учишься?».

Это помогло понять, что я выгляжу старше. Не знаю, стала бы я разбираться в причинах, если бы меня не пригласили в передачу «Прямой эфир» на «Россия 1» на тему прогерии. В то время я работала на БТ, и сотрудница телеканала, которая имеет некое отношение к «Прямому эфиру», увидела меня и решила, что это моя история.

Участие в передачах, чтобы докопаться до сути

В 2014-м мы поехали с мужем на эту передачу, хотя, как я теперь знаю, прогерия не является моим диагнозом. Целью было не хайпануть, а получить ответы на вопросы — редактор сказал, что там будут врачи. Но они были только в студии: как только закончились съемки, все ушли. Консультации я не получила.

Помню, я шла по коридору на передачу, и увидела ребенка с прогерией. Я тогда сразу поняла, что приехала не туда: у меня никогда так не было.

Думаю, страшнее всего поздняя прогерия, когда ты всю жизнь была красивой, а потом резко постарела. Непонятно, что выбрать: либо сразу родиться такой и понимать ситуацию, либо походить до 28 лет красоткой, а потом резко постареть, как было с одной из героинь этой же передачи. После передачи, я поняла, что не могу себя относить к больным прогерией — но внятного диагноза у меня не было.

На подобных шоу все моделируется под определенный сценарий. Ты ждешь за кулисами, а ведущий говорит: «К нам приехала Виктория, ей 21 год». Ты выходишь и все ахают: «Как вы будете жить, а вдруг вы завтра умрете?». Ты идешь и смеешься про себя.

Через год, в 2015-м, я поехала на научную передачу на НТВ. Мы тогда посетили лабораторию, где мне сделали анализ ДНК. Но не обнаружили никаких «поломанных» генов.

В чем моя загадка — мне никто не поставил диагноз: ни после рождения, ни в юности. Когда мы побывали в Москве в лаборатории, профессор медицинских наук одного из ведущих университетов России сделал вывод, что, возможно, это определенная деформация, которая произошла еще на стадии плода и не имеет за собой дальнейшего развития.

«Не хочу хайповать на этой теме»

Да, я могу не торопиться с рождением ребенка, состояние моего здоровья не меняется каким-то отличным от других людей образом. Во время передачи поднималась эта тема: редактор спросил до начала съемок, хочу ли я детей. Я ответила, что да, на что мне задали вопрос: «А почему не рожаете?». А мне был 21 год, я училась в университете, работала на телевидении, и мои амбиции были немного больше, чем у других людей в зале.

Да, я хочу детей, но не в 26. Однако они развернули эту тему так, что я якобы хочу, но боюсь. Ведущий Борис Корчевников меня трижды спросил: «Виктория, вы будете рожать?», и каждый раз я говорила: «Я не буду отвечать на этот вопрос». Мы переписывали дубли, но я так и не ответила.

После выхода передачи мне стали писать самые обычные люди из небольших беларуских и российских городков. Кто-то писал: «Ты молодец, хорошо выглядишь». А другие писали про моего мужа — тогда молодого человека: «Вот жаба, ты ему жизнь испортишь».

Ты открываешь страницу, а у тебя 500 сообщений. И ладно, когда это касается только меня, но когда начинают писать моей маме…

Был случай через пару лет после программы. В метро ко мне подошла женщина и спросила: «Как ты живешь с такой болезнью? Я видела передачу. Ты понимаешь, что умрешь быстро?».

Хотя прошло уже пять лет, незнакомые люди — даже не мои друзья или подписчики — пишут до сих пор.

Я раньше тоже не понимала, кто вообще смотрит эти передачи. Шурыгина столько отпиарилась, я думала, сколько можно уже семью позорить? А что им надо? Они живут в деревнях, им обещают за передачу 100 долларов. А сто долларов в какой-нибудь деревне — это рай.

Я не знала о том, что за участие герои берут деньги, и за «Прямой эфир» мне не платили. Когда ездила второй раз на НТВ, то за три часа съемки заработала месячную зарплату на БТ. Попросила 200 долларов. Но даже если бы мне сейчас предложили, я бы не стала на этом зарабатывать. Я бы согласилась пойти на программу, связанную с конкретной помощью, или интеллектуальную. Но на эти шоу — нет.

Куда только не звали: и к Шепелеву, и в передачу «Доброе утро», которую ведет Малышева, и документальные фильмы про меня хотели снимать. Я отказалась от всего — не хочу хайповать на этой теме.

Я пришла из школы и сказала, что у меня руки «не такие»

Моя семья очень долго не принимала мыслей по поводу болезни — даже после программы. Не сказать, чтобы мама меня поддержала в решении поехать — она сказала: «Это твой выбор».

Не знаю, понимали ли мои родители, что что-то не так. Даже если и понимали, то воспитали меня очень правильно — как обычного ребенка. Не прививали чувства жалости. Человек привыкает к жалости и хочет, чтобы его жалели постоянно. Помню, я пришла из школы и сказала, что у меня руки «не такие». За такие фразы я могла и получить: «Что значит — не такие руки? У тебя что, голова не такая, ума нет?».

Сегодня мы с мамой практически не разговариваем на эту тему. Это такая тайна английского двора — может, они в самом деле не понимали. Мама до сих пор говорит, что «нет, все прекрасно».

Кто-то приходит в ужас от этих слов: «Как это родители не думали о здоровье своего ребенка?». Кто знает, может, и думали, и понимали. Но поскольку нет никаких медицинских документов, думаю, что, наверное, к ним это пришло позже. Или вовсе не пришло. Ведь родители тоже привыкают к своему ребенку.

Мама сделала для меня все, что могла. Сегодня мой долг — не лезть к ней с этим и тем более не обижаться

Она по-прежнему живет в маленьком городе, и ей, наверное, тоже достается. Люди видят эти передачи и начинают говорить.

Недавно я сделала пластическую операцию. Убрала возрастные моменты и исправила прикус. Мне поправили то, что дальше будет существовать в обычном режиме.

На «Прямом эфире» я познакомилась с удивительным человеком — Ильей Евстафьевым, который был на программе редактором, а сейчас работает в ТАСС. Он сказал мне такую фразу: «Я советую тебе относиться к этому как к уникальности». Эта фраза запала мне в душу, и я так к этому и отношусь — как к уникальности. А как люди, которые родились с ужасным заболеванием? Они ведь живут и чего-то добиваются.

Знакомые спрашивают: «Тебе не было в детстве обидно?». Нет, только один раз, когда взрослый человек, соседка по подъезду сказала моим подругам: «Что вы с ней дружите, она же некрасивая».

У меня была, как мне кажется, очень плохая черта. Приезжая домой из Минска, я хотела выпендриться перед одноклассниками и другими людьми, вела себя гордо. Многие остались в Бешенковичах, родили детей, и мне хотелось показать, что вот — «я так далеко прыгнула, а вы нет».

Но затем я спросила себя: «Кому ты это доказываешь? Зачем ты доказываешь тем, кто уже не имеет отношения к твоей жизни? Почему ты себя так выпячиваешь?». И перестала. Если увижу одноклассницу, просто спрошу, как у нее дела, как ребенок. Стала вести себя адекватнее в последние года два.

«Она же вышла замуж с такой ситуацией, а ты что, не можешь?»

В вопросах мальчиков, наверное, я была наивной. Я видела, что мальчикам не очень нравлюсь. Ну, не нравлюсь и не нравлюсь. Было неприятное ощущение, что вот девочки встречаются, а я нет. Но я все наверстала после поступления в университет. Только в юношестве были мысли вроде «почему я не как Настя, которая клевая и красивая». Плюс в детстве мы мало что умеем, не знаем, как себя переделать, как подать.

Почему многие женщины в 40 лет выглядят лучше, чем когда были девочками? Потому что они получают опыт. Я смотрю на свою двоюродную сестру, которой 37 лет, у нее двое детей и выглядит она потрясающе. Это тоже опыт, потому что, когда она родила первого ребенка, так не выглядела.

До моего мужа, Паши, у меня были поклонники. Наверное, в этот период у меня появилась харизма. Мы познакомились с Пашей, когда мне было 19 лет. Погуляли за ручку где-то год, потом стали жить вместе. После пяти лет поженились.

Знаю, что родители подружек, которые не вышли замуж (не имеют такого желания), говорили, что, мол, она же вышла замуж с такой ситуацией, а ты что, не можешь?

Я сталкивалась с хейтерством со стороны бывших поклонниц Паши. Помню, в начале отношений ему кто-то писал: «Паша, да ты что, она выглядит взрослой». Он тогда работал в клубной индустрии, у него было очень много знакомых клубных девочек с длинными нарощенными ресницами, волосами, на каблуках.

Его родители никогда не задавали мне никаких вопросов. Помню, я очень волновалась перед знакомством, но никто ничего не сказал. Перед поездкой на передачу Паша с ними поговорил, и когда мы вернулись из Москвы, его мама только спросила: «Как долетели, все ли хорошо?».

С Пашей мы поговорили на эту тему когда меня пригласили в передачу. Мы тогда сели за стол, и я сказала: «Вот такая тема. Ехать, не ехать?». Он ответил: «Не знаю, тебе надо?». Мы подумали, что там будут врачи. Я сказала, что без него не поеду, и он сказал: «Не вопрос».

На вторую передачу тоже поехал со мной. У него никогда не было брезгливости или еще что-то, поддерживал все мои решения, в том числе когда я делала операцию на зубах, ставила виниры. Для этого все же должна быть какая-то материальная база. Но он говорил: «Если хочешь, то давай».

Мы с Пашей очень ревнивые. Просто Паша тролль, и все сводит к троллингу. Дело в том, что в силу работы я много хожу по разным культурным мероприятиям. Я всегда стараюсь одеться, и частенько взрослые мужчины говорят мне: «Вы так прекрасно выглядите». Я иногда беру с собой Пашу, он это слышит, а потом шутит: «Иди к своим дедам». (смеется)

«Если бы у меня не было моей внешности, то у меня не получилось бы стать такой»

Я журналист, работаю в газете «Літаратура і мастацтва», занимаюсь арт-критикой, и работаю на СТВ редактором сайта. Могу назвать себя арт-журналистом.

На должности редактора я уже года два, а в газете — четыре года. До этого работала редактором в программной дирекции на «Беларусь 3». Но на БТ у меня не сложились отношения с директором, я проработала у него 2,5 года, еще учась в университете, и пошла на РТР-Беларусь.

Меня сейчас все спрашивают: «А как на работе — замечали что-либо?». У меня на это есть парадоксальный ответ — если бы у меня не было такой внешности, то у меня не получилось бы стать такой. Потому что когда я ходила к министрам, ректорам, они видели во мне не 20-летнюю журналисточку, а взрослого человека.

Да, когда училась в парикмахерском колледже, мне давали 25 лет, а мне было 19. Иногда 35, иногда 40. Например, приходишь забрать посылку, у тебя берут паспорт с фото, на котором тебе еще 15, и спрашивают: «Это точно вы? Не ваша дочка?».

Я не боялась никогда отвечать честно на вопрос сколько мне лет, но с взрослыми иногда приходилось хитрить. Не хотелось вот этого удивления: «Сколько? 23?». Допустим, берешь у человека интервью, и он спрашивает: «Виктория, сколько вам лет?». И ты решаешь накинуть, говоришь 30, чтобы потом не рассказывать свою историю.

Конечно, это не совсем приятно, но все зависит от ситуации.

До того, как я сделала новый паспорт после свадьбы, возникали проблемы с выездами, проверкой документов. Но это все переживается.

Когда умер папа — главный человек в семье, вместо того, чтобы валяться летом на диване, мне нужно было идти работать.

Был такой адаптационный период, когда семья училась жить по-другому. Наверное, тогда все мои детские иллюзии исчезли — а я была избалованным ребенком. Я сейчас ясно вижу, что родители воспитали меня принцессой. Все знают, что моя самооценка не разрушается ничем. Иногда муж говорит: «Виктория, пора снять звезду с этого лба».

В 16 лет я стала вожатой в лагере: попросила свою классную, которая была там директором, так как в 16 нельзя следить за другими детьми. Но мне очень нужны были деньги.

Я всегда мечтала быть журналистом, но боялась, что не поступлю. И какой-то человек сказал мне, что можно стать журналистом после филфака. И я отнесла документы на филфак.

Филфак оказался очень скучным местом. Я забрала документы, не проучившись и полгода, и вернулась домой к маме. Началась истерика: «Ты себе жизнь сломала без образования, что ты будешь делать?». Но я знала, что на следующий год буду поступать на журфак. Попросила у бывшего классного руководителя тестов, книг для подготовки, и стала искать работу. В 17 лет пошла на биржу труда, и мне предложили пойти учиться на бухгалтера или парикмахера. Я выбрала парикмахера, так как там давали стипендию и общежитие в Витебске. Отучилась 6 месяцев, получила разряд, поступила на журфак (уже без предрассудков, даже баллов больше набрала), и все, уехала. Всем челки стригла в общаге за шоколадки.

Меня бесит, когда люди ноют из-за своей внешности

У меня есть знакомая, психолог по образованию, которой не нужно, как мне, отрабатывать в спортзале по три часа. Природа наградила ее невероятной красотой. Но хотя мы ровесницы, у нее никогда не было длительных отношений. Она не может их выстроить, и постоянно ноет: недовольна собой, считает себя толстой с 52 килограммами веса. Отношений нет — плохо, есть — «мне кажется, я делаю что-то не так». У меня на моменте нытья ломается мозг. Не знаю, где прививают уровень адекватности, но меня они бесят.

Есть еще знакомый — очень стильный, следит за собой, высокий. Мне кажется, очень умный, но он себя так подает, что у него все плохо. У меня на этот случай есть фраза: «Если ты себя не любишь, за что другие должны тебя любить?».

К тому же, даже если ты один, можно получать кайф от одиночества. Паша иногда видит, что я напрягаюсь, меня что-то подбешивает, и уезжает на четыре дня. Говорит: «Съезжу на дачу». Я за это время успокоюсь, отдохну от работы, от семьи. Потому что, по-моему, от семьи тоже устаешь.

Пока у нас отключены комментарии, обсудите текст на FB