Асабiсты вопыт«Тюремные понятия — это жесть»: Писатель о выживании на зоне и наркотиках в Минске нулевых

За длинные патлы можно было вполне огрести

В старших классах школы я готовился стать инженером, потому что в девятом ходил на курсы при лицее БНТУ. Вообще, я хотел стать ученым, мне нравилась математика и физика. Но математика больше, потому что для нее нужны только бумага и ручка. Торчать в лабораториях, годами повторять, перепроверять эксперименты мне казалось скучным. Был нетерпелив, хотел всего и сразу. Мне нужен был трансцендентальный прорыв.

Потом появлялись и более «взрослые» наркотики…

«То, что ты скоро сторчишься, он от тебя скрывает!»

Я понял, что это ломка, ну такая себе — в полсилы ломочка еще

Вся эта история пришлась на нулевые. «Черный» на маке варили сами. Но я в «черную» движуху особо не вписывался, сам ничего не мутил, но цеплялся на хвост. Опиаты вообще опасная тема, в том смысле, что легко подсесть. А если ты не богат, чтобы тебе доставляли чистый продукт надежные люди, то жизнь твоя не будет стоить ломаного цента. Начнешь кидать, воровать, обязательно во что-нибудь вляпаешься, сядешь, или просто умрешь от передоза. Хотя некоторым везет, и они проходят этот этап без больших потерь. Короче, на эту тему читайте Уильяма Берроуза, у него все очень хорошо описано, и опыт у него был куда серьезнее моего. Я в этом плане «школьник». Употреблял «черный» с перерывами, чтобы не подсесть. Хотя однажды помню случай, когда так вышло, что я в течение пары недель, может месяца, употреблял раза по два-три в неделю. Потом поехал на сессию в Москву и в поезде ночью, пока спал, почувствовал, что крутит суставы. Такое же можно испытать, если сожрать несколько таблеток труксала. Неприятное чувство, не знаешь, как улечься, чтобы не крутило всего. Я понял, что это ломка, ну такая себе — в полсилы ломочка еще. Приехал в общагу и забухал на дня два. Потом оклемался и все прошло. В общем, не подсел… Меня пронесло.

Первые месяцы на «химии» у меня не задались

На суде мой статус не совсем здорового человека, наверное, во внимание приняли

Второе «приключение» с уголовным кодексом случилось намного позже. С меня почти уже сняли первую судимость. То есть сняли бы через пару месяцев, если бы не попался снова. В этот раз за подделку документов. Такая статья. Я подделывал рецепты на аптечные препараты. На втором суде было скромнее. Небольшой кабинет судьи. Там еще адвокат, я и моя мать. свидетель — мой дружбан, с которым мы колеса в аптеке брали и с которым нас приняли. Дело простое, суть изложили, всех послушали — вынесли решение: штраф.

Перед вторым судом я в «Новости» (на слэнге — РНПЦ психического здоровья — прим ред.) залег. Боялся, что посадят, тем более, что уже судим был. Ну и реально нервы разошлись, депрессия все такое. Но депрессивные состояния у меня и раньше были и всякие не совсем здоровые проявления психики, но я к врачам не обращался. Перед судом решил залечь. На что надеялся, не знаю. Даже если я псих, это не освобождает от ответственности за преступление. То есть, это если бы я доказал, что мне голоса приказали рецепты подделать, тогда да — меня бы признали невменяемым на момент совершения преступления, и освободили от ответственности. Но я так жестить и косить не собирался. Да и принудительно лечится в Новинках — тоже не подарок.

Объяснял, что покупал таблетки, потому что у меня были частые головные боли и депрессия. И я хотел какой-нибудь диагноз, чтобы подтвердить, что я больной и убогий. Затея эта, впрочем, оказалась бесполезной.

Человека одного закопали по шею, а потом голову ему снесли…

В изоляторе на Володарке сидел в маленькой камере на четыре человека. Но нас было пятеро. Потом шестеро. Один прибыл туда с зоны, потому что шло следствие по каким-то старым его делам, или он как-то проходил по новым, я не помню. Он уже к тому времени отсидел восемь лет, вроде. За разбой. Был смотрящим в камере. Умный, хитрый жук такой. Первым делом посоветовал мне исключить из лексикона матерные слова, потому что у них за решеткой смысл несколько другой, чем на воле, и можно договориться до того, до чего не надо. Я этот его совет быстро усвоил. Говорил, что мужиком живет по понятиям, не блатной, но честный вор. На исповедь регулярно ходил, верил, в общем, в Бога.

Сначала спросили, кто по жизни

Позже к нам закинули молодого парня, моего ровесника. Здоровый такой, злобный хрен. Взяли за грабеж. Рассказывал, как утюгом пытали, чтобы потерпевший показал, где деньги спрятаны в квартире. Потерпевший их бизнесменом был. Долго терпел, но потом отдал деньги. Этот рассказывал свои истории с задором. Мне он не нравился. А я ему. Цеплялся ко мне. Был у нас конфликт по итогам, но нас разняли и немного ввалили люлей. Этот тип меня душить стал, а я в ответ стал бить его заточенным карандашом, стараясь попасть в глаз. Ну настроение у меня такое было, что пути назад нет. То есть если и есть, то думать об этом не стоит, впереди зона, и нужно делать все, чтобы выжить и не дать себя загнобить.

Про мастурбацию и Михаила Круга

В больших камерах живут «семьями». «Семья» это ячейка из небольшой группы заключенных, которые питаются в складчину от «дачки» к «дачке» (то есть передачи). Есть такой развод тюремный: у неофита спрашитвают, как жить будем — общаком или семьями? Неофит если ссыт спросить, что да как, обычно отвечает «общаком». А это значит, что хавка с его дачки (а то и вещи какие-нибудь) идет на всю камеру. А сказать «семьями» ссыкотно, потому что в слове «семья» чуется некий сексуальный подтекст. Ведь в семье кто-то папа, а кто-то мама. И кто будет мамой? Вот! Поэтому люди часто отвечают «общаком». Но «семья» это просто группа, между которой распределяются продукты членов этой группы.

Казенная кормежка, он же «положняк», это конечно дрянь и язва. Смотрящий, кстати, страдал желудком. Но передач хватало, чтобы питаться. Колбаса, сыр, консервы, хлеб… все это заходило на Володарку.

Вот один момент реально забавный еще расскажу. В тюрьме все уважают блатняк, особенно, Михаила Круга. И когда по радио передавали «Кольщика» все стихали и слушали. И даже если кто в это время сидел на «дальнике», то есть на параше, то ему кричали: «глуши воду!». Чтоб не шумела и песню не забивала. На парашу когда ходили, обычно, включали воду, чтобы физиологическими звуками не портить людям настроение, шум воды забивал ненужные звуки. Там же на параше и мастурбировали. На двери висели вырезки из журналов и газет в фотками девушек в купальниках, конкретной порнографии не было, ее не пропускали. И однажды Круг запел, когда я на параше сидел именно за этим занятием. Что сказать, пришлось приглушить воду и притормозить. Я сидел на корточках над сортирной дырой, потупившись смотрел на свой эрегированный зазря член и слушал про золотые купола.

Жизнь страшная

Но если серьезно, жизнь страшная. Есть и много прекрасного, конечно, того, что можно любить и восхищаться, но в целом… Мне нравятся какие-то эпизоды моей жизни, даже те, которые кому-то могли бы показаться страшными, но в целом, если бы мне предложили прожить жизнь заново, я бы отказался. Даже и другую жизнь. Ведь даже если не совершу каких-то прежних ошибок, непременно совершу другие. И опять будет и больно и обидно и все такое. В старом черно-белом фильме «Фанфан-тюльпан» один второстепенный персонаж говорит другому:

— Ой, как страшно! Такой молодой, красивый, но его же сейчас убьют!

И пожилой, толстый хрыч в парике говорит даме:

— О! Не переживайте! В таком возрасте умирать легко!

Это в точку! Умирать молодым легко. Потом жизнь становится привычкой.  Мне 36. Чувствую себя старым для многого, а для многого чересчур молодым. А молодость — это значит, что мало ли чем жизнь обернется и в какой тихий омут мирных контрабандистов меня закинет? Поэтому, в этот век тотальной информации и ее доступности, я о самом страшном рассказывать не стану.

Моменты, которые реально представляли угрозу жизни и здоровью, как-то не отзываются в памяти страхом. Просто было и было. Вот прочитал стих Георгия Иванова:

И это действительно нормальное течение жизни! Мы живем в обществе, где насилие и ненависть — это норма. Я уверен, что это необходимо принять, а не уверять себя в том, что это «глюк матрицы» и ошибка программы. Нет не святых, ни грешников. Ничто не истина, и все дозволено. Воистину так. А вот что из того, что «дозволено» делать или не делать — каждый решает в меру своей совести и страха.