В последнее время суды все чаще присуждают мирным протестующим не штрафы и даже не «сутки», а целые годы заключения — 3-4 года колонии теперь звучат приговором чуть не каждый день. Кто-то, боясь, что вот-вот придут и за ним, бежит из страны. Три семьи из Гомельской области рассказали «Сильным Новостям» свои истории вынужденного отъезда из Беларуси.

«Хозяйка нашей съемной квартиры, когда узнала, откуда мы, долго рассказывала, какой революция была у них»

Анастасия Сасыкбаева, Гомель

«Первый раз мы гуляли по городу, увидели национальную гвардию — четыре человека, в балаклавах. И мы просто инстинктивно стали в сцепку. Потом было смешно, но уже работают инстинкты», — вспоминает гомельчанка Настя Сасыкбаева уже из Украины.

Анастасию Сасыкбаеву в Гомеле знают как волонтера — вместе с другими она дежурила на акциях протеста, под ИВС, помогала родственникам найти близких, которых задержали, инструктировала, что в этих случаях делать. 10 декабря девушка под домом чудом разминулась с ОМОНом — там стоял характерный бус. Спустя три дня, 13 декабря, она с сыном «добровольно через милицию» уедет из страны.

— Вряд ли кто-то в Беларуси чувствует себя полностью в безопасности, но в целом ничего не предвещало беды. Моральный прессинг был с первых дней, как мы выходили в августе, — переписывали наши данные, язвительные замечания «если кто-нибудь отравится вашей печенкой, вы сядете надолго». Постоянные звонки, пытались давить через школу. Благо, у меня ребенок знает, как себя отстоять, — спокойно, даже с улыбкой рассказывает Настя. — Мужа вызывали в уголовный розыск, передавали «приветы» супруге. Еще у нас есть чудесный телеграм-канал «Давайте разберемся, гомельчане». Там слили личные данные — первый раз было обидно: сказали, что на протесты пошла искать себе мачо, а вообще в моем вкусе ОМОН. Но это неправда, на самом деле, — смеется девушка.

«Вы, конечно, извините, но я вас всех сдала»

Утром того самого четверга Настя вместе с другими волонтерами и активистами вдруг нашла себя на листовках «В вашем доме живет лицо протеста», под фото — «разоблачительная» информация. Как выяснится позже, вечером на допросе был человек из команды, а через несколько часов под домами активистов появилась милиция.

— Началась облава. Побыла дома после работы, должна была заехать за девчонкой с района, а у нее полный двор милиции во дворе, в подъезде — «пропускной режим». Тут звонит супруг и говорит: «Тебе повезло, минут через 10, как ты ушла, приходила милиция». Под подъездом стоял бус ОМОНа. Домой я уже не вернулась. Абсолютно посторонний человек выводил ребенка из дома. Муж «эвакуировал» технику — нельзя было, чтобы телефоны или ноутбуки попали в руки нашей доблестной милиции. Пару дней еще наблюдали за домом.

Начались обыски у других активистов. Когда мы поняли, в чем дело, решили уехать — задержанными мы бы никакой пользы не принесли. Мы под покровом ночи пробирались домой, не включая свет, с фонариками набросали каких-то вещей в чемодан, взяли документы.

Больше всего, признается девушка, расстраивалась не из-за того, что за ней приехали, а потому, что сдали свои.

— То, что законы не работают в государстве, было понятно давно. Что можешь пойти в магазин и не вернуться — уже как норма жизни. А это история предательства. Я же много где успевала: и волонтерство, и был у нас чат активных ребят. Эти люди много раз были на допросах в КГБ, СК, в ИВС сколько раз сидели, и никогда никто не предавал. Но нашелся один человек, который, может, не был морально готов к допросам — и наш чат раскрыли. Спасибо, что хотя бы позвонила и сказала: «Вы, конечно, извините, но я вас всех сдала». Как это расценивать, я не знаю до сих пор. Скажу только, что каждый из этой группы попал под репрессии. Одно дело, когда ломают пальцы, бьют, другое — обычный допрос, разговаривать же можно по-разному…

Настю и саму не раз вызывали в следственный комитет.

— Показывают фотографии и спрашивают: «Этого человека знаешь? А этого?» Даже если я с ним поговорила сегодня, завтра мы друг друга можем не узнать. Мы же общаемся в экстренной ситуации, о том, что делать, когда задержали. Ну, и мне говорили: раз ты никого не знаешь, будем разговаривать с тобой по-другому. Угрожали экономической статьей. А тут в довесок еще и был раскрыт чат. Да, могла быть уголовная статья. Тут можно много рассуждать, но в этом государстве с каждым может произойти что угодно, — рассуждает девушка.

«Боялся, что маму забирают навсегда»

С самого начала Настя понимала, чем занимается, уровень опасности и ответственности. Говорит: когда читаешь истории других людей, не думаешь, что это случится с тобой.

— В первые дни, когда Минск захлебнулся в крови и насилии, я была в бешеной депрессии, постоянные слезы, сутки без сна. Что с Гомелем не так, что я лично могу сделать? Нужно было просто выйти из квартиры и увидеть: Гомель тоже борется.

Потом если и одолевали какие-то страхи, включались песенки, которые поднимали настроение, — и вперед. Страшно, но идешь. Гордость очень большая берет за свой народ, за нашу нацию. До этих событий я была убеждена, что революция не про Беларусь, мы «памяркоуныя», «терпилы». Чтобы наши люди встали и начали отстаивать свои слова? Фантастика! А тут это произошло, и как оставаться в стороне? Скорее всего, это уже последний шанс. Единственная точка давления на меня — ребенок. Но я знала, если со мной что-то случится, у меня есть муж, родные — есть тыл.

Сутки в ИВС, ОМОН под домом, внезапный отъезд. Как на это реагировал ребенок? Настиному сыну Леониду 12 лет, в свой дневник парень еще в сентябре наклеил «Погоню». И на вопрос, как со всем справлялся, отвечает сам. Рассказывает уверенно и рассудительно.

— Один стук в дверь — и через 3-4 дня мы уже совсем в другой стране. Немного было страшно и за себя, и за папу, и за кота, который может остаться один. Но я уже немного привык: маму два раза забирал ОМОН. В первый раз, конечно, очень испугался — боялся, что забирают навсегда. Я боюсь беларускую милицию, зная, что они творят на улицах, проходить мимо них как-то стремно. А в Украине мне вообще не страшно. Я скучаю по дому. Мне в Украине не хватает родных, друзей, продуктов, которые были в Беларуси, — тут совсем все другое.

«На границе нас „провожали“, чуть ли не махали ручкой»

Вышел отложенный эффект: в каком кошмаре жила все эти месяцы, признается Настя, осознала, только когда оказалась в безопасности и оглянулась назад.

— Когда мы уезжали, нас «провожали». На паспортном контроле стояли люди, смотрели вслед, чуть ли не махали ручкой. Когда мы пересекли границу, я даже открыла окно — казалось, что не хватает воздуха, дышишь и не можешь надышаться, как будто ты до этого даже не дышал. Сын сзади уснул, в машине тишина — слезы просто градом накатили от того, что вдруг понимаешь, какой на самом деле в Беларуси творится ужас. Ощущение, что мы просто решали какие-то появляющиеся проблемы и не видели все со стороны. А когда ты вне этого, смотришь как будто сверху — это просто ужас, непереносимый кошмар. И самое страшное — что в нем остаются люди.

До этого было страшно иногда, были задержания, несправедливые суды. Но люди приспосабливаются ко всему. Сначала радовались профилактической беседе вместо штрафа, потом — штрафу вместо суток, затем — что завели административку, а не уголовку. Ну и то, что просто схватили за руку и у тебя пару синяков — да это ерунда, по сравнению с тем, что кого-то избили или убили. Но это же ненормально. Этого же не должно быть в правовом государстве.

На случай, когда накрывали эмоции, у Насти была любимая подушка, в которую можно поорать. Еще один способ справиться со стрессом — побегать. По большому счету, все переживания и стрессы волонтер и активистка в себе подавляла. Не позволяла проявлять «слабость», бояться.

— Хотелось показывать семье, ребенку, всем людям в городе, что активисты — сильные, не сдаются. Чтобы внуки потом сказали: «Моя бабка чуть-чуть свою руку тоже приложила к этим переменам», — смеется Настя. — Но оно же все равно есть. Уже когда ты в безопасности, нервная система позволяет себе расслабиться, это все «вылазит». Потихоньку приходим в норму — и физически, и морально. Больше месяца, как мы уехали [интервью — 21 января], но только неделя, как я полностью пришла в чувства. Сначала была апатия, непонимание, что делать. Как только нашла ответы, все стало на свои места, только бы хватило сил. Сюда, по крайней мере, ничьи синие пальцы не дотянутся.

«Побиты, но не сломлены»

Так Настя говорит о своем состоянии сейчас. Первым делом в Украине она надела на себя флаг и пошла гулять. Девушка рассказывает, что недалеко от границы с Беларусью стоит щит с украинским и беларуским флагами.

— БЧБ, родной который! Представляете? Мы остановились, подошли, потрогали — там большой флаг, очевидцы говорят, что стоит уже давно. Нам с самого начала дают понять, что страна солидарна с нашим народом. Когда мы гуляли, люди скандировали «Жыве Беларусь». Они правда помогают: хозяйка нашей съемной квартиры, когда узнала, откуда мы, принесла закатки, картошку, долго рассказывала, какой революция была у них.

Из Украины гомельчанка переживает за всех, кто остался дома. Там волонтер нашла несколько своих «подопечных» — тех, кому тоже пришлось скрываться из-за преследования. Настя говорит, сейчас перед ней и всеми беларусами, которых встретила в Украине, стоит задача помочь тем, кто в Беларуси.

— Это страшно, когда судят за штаны, хороводы. Гуляешь, видишь человека в белой шапке и красной куртке и понимаешь: в Беларуси в такой одежде домой бы не вернулся. По-моему, это ненормально. Как и дергаться от громких звуков — когда были фейерверки на Новый год, а ты от каждого резкого звука подпрыгиваешь. Каждому беларусу светят определенные последствия потом. Наши ребята все равно не сдаются, и мы помогаем, поддерживаем активистов. Мы не мошенники, ничего противозаконного не делаем. Почему мы должны бояться?! Мы сюда приехали не просто посидеть — у нас есть какие-то планы, как продолжать наше протестное движение здесь.

Муж Насти остался в Гомеле — это, говорит девушка, болезненная тема. Как только что-то поменяется, она с сыном вернется домой.

— При малейшей возможности, если надо мной не будет висеть меч уголовного преследования, я вернусь. Я знаю это. И не дай бог война или какие-то такие нехорошие действия начнутся, я вернусь. Буду помогать, научусь перевязывать головы, накладывать гипс, если будет нужно.

Пока же девушка передает большой привет родному Гомелю и очень хочет, чтобы весь путь, который прошла сама и такие же беларусы, как она, был не зря.

— Очень много в моем случае поставлено на кон. Многие люди многим пожертвовали. И сколько у нас политических, сколько людей подвергается репрессиям. Если мы отступим, остается только гадать, что будет. Тогда и правда большой лагерь в центре Европы превратится из фигуры речи в реальность. Хочется, чтобы мы не сдавались и шли только вперед.

«Раньше этот участок границы беларусы не патрулировали, а сейчас раз в несколько часов проходит патруль с собаками»

Семья Снежковых, Гомель

Многодетная семья Снежковых, которую в сентябре узнал весь протестный Гомель, еще в 2010-м не была «абыякавай да жыцця» и политики. Тогда происходящее не освещалось так широко, как сегодня, Наталья с мужем печатали на принтере листовки, как говорит женщина — правду, а потом развешивали в подъезде, на остановках. Во время предвыборной кампании 2020 Наталья записалась в инициативу «Честные люди», проводила социологические опросы в пригороде. 9 августа семья вышла на протест, и с того момента не пропустила почти ни одной акции. А марш 27 сентября перевернет Снежковым жизнь.

Это было воскресенье, когда в Гомеле против мирной толпы применяли спецсредства. Наталья с Германом и 20-летней дочерью Татьяной оказались в сцепке. Так вышло случайно, вспоминает гомельчанка уже из Литвы.

— У нас в руках не было никаких плакатов, символики. Люди лишь кричали: «Это наш город». Это ужасно: мы здесь живем, а нас, как стадо, гонит ОМОН, они были везде. В какой-то момент стали оттеснять людей, и мы из середины оказались впереди. Это цепь случайностей. Когда мужу потом предъявили обвинение в насилии над силовиком, я подумала: да там же камеры стоят, там же можно по кадрам рассмотреть, что никто не ударил ни одного омоновца! Я так понимаю, надо было оправдать применение слезоточивого газа, этих дымовых шашек. Все насилие — это то, что разорвали цепь ОМОНа, причем не агрессивно. Люди шли с голыми руками. Я даже не считала, что для дочери это опасно — мы шли на мирную акцию протеста.

У Снежковых пятеро детей, младшим Аглае и Тимофею — 11 и 12 лет. Вечером после митинга в дом приехала милиция. Забрали отца, Германа.

28 сентября. «Растоптали семью»

На суде Герману дали 14 суток. В этот же день на Наталью составили протокол. Пока еще по 23.34, но по разговорам милиционеров она уже понимала, что к мужу применят и уголовную статью. Потом 11-летнюю дочь в гимназию приехала опрашивать милиция.

— Поначалу было ощущение, что у нас какие-то законы действуют. На угрозы забрать меня вместе с мужем я отвечала, что у меня двое несовершеннолетних детей дома спят. Но когда опрашивали ребенка в школе, причем я категорически была против, иллюзий не осталось, — рассказывает Наталья.

Ехать к Снежковым домой, чтобы опросить ребенка в присутствии матери, милиция отказалась. Наталья сразу позвонила журналисту «Сильных Новостей» Надежде Пужинской — когда приехала съемочная группа, у двора уже дежурили машины. В дом вошли прямо во время интервью. После обыска Наталью забрали, она провела ночь в ИВС.

— Это интервью было действительно переломным в нашей судьбе. Резонанс все изменил. Когда меня забрали в ИВС, а муж тоже там, детей — в приют, хотя могли оставить с 25-летним братом, — у меня земля ушла из-под ног. А оказалось, что после репортажа за нас уже боролись волонтеры, правозащитники. Думаю, они не ожидали, что столько людей поднимется на помощь.

Еще во время обыска сотрудники милиции находили в себе силы шутить — думаю, это защитная реакция. И каждый из них считает себя хорошим человеком, в то же время они делали ужасные вещи. Я им говорила: вы пришли и растоптали нашу семью, а сейчас как хороший человек будете дома своей хорошей жене и своим хорошим детям желать спокойной ночи. У них ответ один: «Мы выполняем свои обязанности», — вспоминает женщина.

Перед судом ей поставили условие: если признает вину, получит штраф и сможет забрать детей.

— Когда разменная монета — дети, конечно, я пошла на это. Они используют такие непорядочные методы. Я думаю, это был такой посыл обществу: сидите и не рыпайтесь. Все, что с нами происходило, — мы вообще не могли такого представить. К 23.34, штрафам были готовы подсознательно, но не к тому, что случилось дальше.

29 сентября. 20-летняя Таня на фуре выезжает из страны

Наталья стала переживать за безопасность дочери. Так ее решили вывезти из страны — ехали, не раздумывая, на ближайшую границу.

— За два часа в опорном пункте я слышала, как ведут себя эти сотрудники [милиции]: нецензурная лексика, плохо завуалированные угрозы, пренебрежение. Было сказано: «С вами так себя ведут, а что будет с молодой девушкой?! О чем вы думали, когда позволяли своей 20-летней дочери идти на акцию?!» Было сложно представить, что это не какой-то низкопробный фильм. Мы были у правозащитников, возвращаемся домой с дочерью, а к нам ломятся люди в штатском, они были везде. Я боялась, что на Таню заведут дело. Она перелезала через забор, на таможне мы просили водителей грузовиков помочь ее вывезти: три человека отказались, только четвертый согласился.

Спустя два месяца Таня приехала из Украины

30 сентября. Убегать из страны приходится Наталье с остальными детьми

Снежковым позвонили волонтеры из организации «Наш дом» и сказали, что в Беларуси им оставаться небезопасно. Предложили уезжать в Литву.

— Мы годами жили размеренной жизнью, а тут нужно было вмиг собраться. Что мы будем делать в Литве, где жить? Во мне боролись эмоции и здравый смысл, но мы поехали. На беларуской границе переживала: а вдруг не выпустят, меня задержат, а детей заберут?! Это один из тех моментов, когда очень горячо молишься в душе. Были взгляды в нашу сторону, носили паспорт. Но, наверное, у них еще не было методики, как не выпускать людей. А запрета на выезд у меня не было.

На литовской границе Наталья с детьми провела 20 часов в машине, пока запрашивали гуманитарную визу. Потом с семьей связалась директор «Дапамогi», она звонила много раз, успокаивала: «Вы в безопасности, мы вас встретим, разместим». Так ушло напряжение, вспоминает Наталья, и появилось ощущение, что угроза ушла.

«Как в фильме о войне: ночь, поле, лес, вышка»

В это время Герман отсиживал сутки в ИВС. Он не знал, что происходило с семьей эти дни, что дом уже опустел. Что жена с детьми в Вильнюсе, ему сказал адвокат, когда предъявляли уголовное обвинение по 363 статье.

— Это было как гром среди ясного неба. Муж рассказывал, что не хотел бы пережить еще раз такое в жизни. По новостям из Беларуси мы понимали, что мужу не дадут условный срок — ему грозило до 6 лет. 12 ноября он освободился и только 12 декабря попал к нам в Литву.

Но это как в фильме про войну: полем, ночь, вышка. Переходил просто через лес, через ров с водой — полностью вымочил ноги. Литовские пограничники, хоть и задержали его, помогли высушить одежду, напоили чаем, накормили. Они знали, что происходит в Беларуси, у многих ведь здесь друзья, родственники. Конечно, они все на стороне демократических сил.

Законных способов у мужа покинуть Беларусь не было никаких. Представляете, человеку, которому за 50, принять такое решение — пересекать границу по лесу, ночью, прячась и рискуя? Это был трудный шаг, огромный риск. Пограничники потом говорили, что раньше этот участок границы беларусы почти не патрулировали, а сейчас там раз в несколько часов проходит патруль с собаками. Даже не хочется думать, что могло бы быть, если бы они встретились.

День рождения Матвея в Литве. Герман в это время был в ИВС

«Дети отшатнулись от окна с криком «Милиция»

Сейчас Герман подал документы на получение политического убежища. В Беларуси он в розыске. Из Украины к родителям приехала Таня. Семья из пятерых человек после жизни в большом доме снимает двухкомнатную квартиру.

— Понятно, что все через это проходят. Но одно дело в 20 лет, а другое, когда ты жил в просторном доме, был определенный уровень комфорта к своему возрасту. Трудно было все принять, но мы с юмором к этому относимся. Я уже работаю, приходится достаточно тяжело, муж пока ждет принятия решения по своему статусу. Таня пойдет учиться, дети ходят в беларускую гимназию, учат литовский. Беларусам в Литве, конечно, трудно, и с работой, и с жильем. Еще очень тяжело, что в Гомеле остался мой отец. Ему 82 года, кроме меня, у него никого нет. Но вы знаете, нет ощущения, что я не дома.

Детям сложно дался переезд, говорит Наталья, первое время они плакали. Еще сложно было понять, за что их отец может попасть в тюрьму:

— Мы ничего от них не скрывали. Они понимали, что его могут реально посадить. Они понимают, что в тюрьме сидят злодеи, а тут их отец — добрый, честный человек, который не делает ничего плохого. Это на них сильно повлияло, и я не знаю, как скажется в будущем. Аглая и Тимофей только сейчас стали отходить.

«Мама и папа, мы вами гордимся!»

Все это не прошло бесследно для каждого из членов семьи Снежковых. С одной стороны, говорит Наталья, это тяжело, с другой — в жизни появилось огромное количество людей, ради которых стоило все преодолеть.

Сначала в Киеве незнакомые люди приютили Таню. Первый раз за все интервью Наталья называет чью-то фамилию — говорит, это же Украина, имея ввиду безопасность.

— Это удивительная семья, Краснопольские Игорь и Мария. Через общих знакомых просто связались со мной и сказали: «Я в Киеве, могу помочь». Таня не просто жила у них в доме — ее приняли в семью, Игорь так и называл ее: моя беларуская дочь. Это удивительно сердечные люди. И директор «Дапамогi» — ее тепла хватает на огромное количество людей. Она очень переживала, что Герман не может выехать. Когда он перешел границу ночью, я ей просто написала — она тут же приехала за 120 км от Вильнюса, чтобы сказать пограничникам, что этому человеку действительно нужна защита. Что в Украине, что в Литве столько людей, которые готовы помогать. Я детям говорю, что это нам образец — как нужно жить, каким быть человеком, к чему стремиться.

Знаете, дети учились в 10-ой гимназии, Аглая играла на фортепиано, Матвей — на виолончели, мы никогда не попадали в поле зрения каких-то органов. Получали только благодарности за хорошее воспитание детей. Когда милиция опрашивала дочь, ни завтра, ни потом дети не пришли в школу — никто из учителей не позвонил чисто по-человечески узнать, как они. Мне было очень больно. Родители у Матвея в классе ездили под СИЗО, звонили, поддерживали, они проявили большую солидарность. Но гимназия — если мы приедем в Гомель, я не хочу туда возвращаться. Молчание друзей было очень больным и неожиданным — люди, которых ты считал очень близкими, остались в стороне. Зато я очень рада тем, кто пришел в нашу жизнь. Вера в людей не потеряна.

Наталья и Герман — подозреваемые по уголовному делу, говорят, не вернутся в Беларусь, пока здесь что-то не изменится. Снежковы скучают по дому. Несмотря на это, Наталья не жалеет, что проявила свою позицию.

— Для меня большим ответом была реакция детей: «Мама и папа, мы вами гордимся!» Это важно — победить в себе этот страх. Люди не выходили не потому что поддерживают режим — они боялись выйти из зоны комфорта. Но когда все молчат, это развязывает руки. Моя совесть чиста: я не сидела дома, когда перестали считаться с нашим мнением, нашими голосами. У нас не было ничего, кроме возможности своим присутствием показывать свою позицию. Думаю, даже зная, что произойдет с нами, я бы все равно говорила.

«Все, что нажито, осталось в Беларуси: Лучше без вещей здесь, чем с вещами в тюрьме»

Семья Шанюк, Жлобин

Случай в Гродно, когда на семью с маленьким ребенком в машине напал ОМОН, да и жестокие избиения на Окрестина сильно впечатлили Ларису Шанюк. Женщина работала на БМЗ контролером, на эмоциях напечатала листовку с текстом «Проклятие кровавому Александру» и повесила на заводе. Руководству это не понравилось. За Ларису заступился муж Олег. Так еще в августе на семью начали давить.

— Ларису в предынсультном состоянии забрала скорая, она 2 недели пролежала в больнице. Ну и я тогда тоже подключился, 14 августа, когда был первый митинг у заводоуправления, начал генеральному задавать вопросы: «Почему вы человека за гражданскую позицию доводите до такого состояния?» Ей сразу же начали угрожать увольнением, мол, когда у тебя контракт закончится? — вспоминает Олег. — Говорили: «А ты не боишься, что тебя в лес завезут и просто не найдут?» Представляете, это человеку слушать на работе. Хотя там [на листовке] не было написано «Лукашенко» — они сами все додумали, — вспоминает мужчина.

Сам Олег утром 2 ноября объявил о стачке — в три часа того же дня с ним «распрощались». Мужчина проработал на заводе 31 год. Руководство при увольнении, по его словам, ссылалось на непогашенные нарушения: 17 августа мужчина был в числе тех, кто останавливал на заводе печи [за это троих уже осудили по уголовным статьям], задавал много вопросов администрации — ответов, конечно, не получил.

— Я прекрасно понимал, чем закончится моя забастовка. Но уже не было никаких сил: вранье постоянное, давление на людей. Так не должно быть. Я не был в стачкоме, как потом говорили, — просто принял для себя решение. Я честно работал всю жизнь, не заслужил к себе такое отношение.

Мне не нравилась система, она так построена, чтобы серая масса не могла вырваться из оков, она гнилая насквозь. Но я не хочу быть этой серой массой и никогда ей не был — я человек и хочу, чтобы ко мне прислушивались.

Делаю что-то для этой страны, значит и страна что-то для меня должна делать. Ну, вот побоялся человек проявить позицию, просидит еще год-два на этом заводе — и все. Если международные санкции коснутся БМЗ, его просто закроют: некому будет продавать.

Ночью после ухода на забастовку Олег дал интервью независимым СМИ, а через пару дней начались звонки с угрозами.

— Раза три мне звонили разные люди, телефоны не определялись: «Ты что, вечный? Думаешь, что бессмертный, не боишься ничего?» Ладно я жизнь уже прожил, но мне же дочку надо воспитать.

«Лучше без вещей здесь, чем с вещами в тюрьме»

17 ноября пришла повестка в РОВД — вызывали как свидетеля, но мужчина не пошел. В этот же день о стачке объявила Лариса, и, чтобы «не стать заключенным», Олег с семьей уехал.

— Знакомый из органов сказал, если я туда пойду, уже не выйду. Я же там 17 августа бурную деятельность развел, думаю, сутками бы не отделался. Уже на литовской границе звонил следователь, говорил зайти на 10 минут, якобы у него поручение из Гомеля меня опросить. Я ответил, что меня нет в стране. На это сказать ему было больше нечего. У меня после повестки нервы начинали уже сдавать. А так, не было какого-то страха за себя — только за семью. Дома несколько дней уже было напряжно находиться, милиция опрашивала соседей, как у меня дела, не собираюсь ли я куда-то.

Собирались наспех, 18-летняя дочь Олега и Ларисы бросила учебу — первый курс университета. В помощи как релокантам семье Шанюк BYSOL отказал — помогали с переездом в организации «Дапамога». Все, что семья из троих человек успела взять с собой, — это два чемодана и сумка.

— Все, что нажито, как говорится, непосильным трудом, осталось в Беларуси. Мы самое необходимое схватили, что успели, да многое и не успели… Но лучше быть без вещей здесь, чем с вещами в тюрьме. Во всем этом происходит такой психологический всплеск, сразу ничего не осознаешь. Потом уже приходит понимание, что ты весь свой комфорт оставил где-то там. Но надо жить дальше.

«Я давно не был так спокоен, как здесь»

Хотя виз ни у кого не было, беларускую границу прошли быстро, без лишнего «внимания». На литовской встречали.

— Все очень вежливо, наверное, попались люди адекватные. Но мы здесь со многими общаемся — кто-то нелегально границу пересекал, кто-то на лодочке переплывал, кто как, и КГБ допрашивали, и СК. Историй много разных. У нас особого страха не было, но были антидепрессанты с собой, — смеется Олег.

Сейчас Олег проходит испытательный срок на одном из литовских предприятий. Говорит, уже очень чувствуется разница в работе в Беларуси и в Литве.

— Это совершенно не то, что в Беларуси: здесь уважают мнение, позицию человека. Полиция — вообще чудо: реально охраняют людей, а не пытаются найти нарушение. Если ты что-то делаешь не так, подойдут и скажут — никто не будет тебя хватать, если ты адекватный человек. Я давно не был так спокоен, как здесь. Есть какие-то переживания за то, что в Беларуси происходит. Но за свою семью я спокоен. Почему у нас сразу начинаются проверки в милиции? Потому что все построено на страхе, что тебя уволят, контрактная система, ты весь в кредитах. Не скажу, что в Литве рай земной, но человек может после увольнения найти что-то другое. Руководство решает проблемы, а не скидывает все на работников, ведь это же деньги предприятия в первую очередь.

Первые два месяца после вынужденного переезда семья переносила тяжело, в том числе финансово. Постепенно освоились, нашли таких же беларусов, которым пришлось спасаться из родной страны. Сами помогали ухаживать за детьми женщины, которая не может выехать из Беларуси.

— «Дапамога» оплачивала нам жилье, помогали продуктами — да всем помогали. Красный Крест тоже. У Ларисы после всего этого проблемы со здоровьем до сих пор. А люди тут замечательные. В Вильнюсе человек восемь с БМЗ сейчас. В компании у нас тут был дирижер Большого театра, первая скрипка — наркоманов, в общем, очень много собралось, — шутит Олег. — Отношение литовцев очень доброжелательное — хамства я ни разу не слышал за эти 3 месяца, даже извиняются, что плохо говорят по-русски. Ну и по дому, конечно, скучаем. Дочка по кошке, по друзьям, мы — по людям. Будем пока обустраиваться здесь, а там посмотрим. Надежда вернуться, конечно, есть, но не при этом режиме.

Вспоминая пройденный путь в безопасность, жизнь, которую пришлось оставить в родном городе, Олег признается, когда все начиналось, ждали с женой переломный момент, но он не произошел.

— Люди ждали, что за них кто-то сделает, но кто? Мы попытались — нас не поддержали. Я расцениваю поведение своих коллег, заводчан, как предательство: все кричали в курилках, на постах — редко кто был согласен [с происходящим в стране]. Все были недовольны, но поджали хвост и сидят. Ну, что я могу сделать?! Мы свою судьбу на кон поставили. У каждого свое мнение. Жалею только, что зону комфорта покинули. А с другой стороны, что ни делается, все к лучшему. 31 год я отработал на одном предприятии, было страшно все бросить, шагнуть в неизвестность, но это лучше, чем быть скотом. Сейчас другие перспективы. Можно получить новую профессию, найти новое место. Не так страшен черт, как его малюют.

Подпишитесь на наши Instagram и Telegram!

Текст: Екатерина Телиман, «Сильные Новости»

Обложка: TheAtlantic.com

Обсудите этот текст на Facebook