Асабiсты вопыт«Дичь, которую я не могу понять»: Главврач СИЗО выехал из Беларуси и дал интервью
«Избивать в СИЗО просто нерационально»
Павел Перепелкин 10 лет проработал начальником медицинской части в СИЗО №7 Бреста. В 2019 году он уволился и переехал родной город — райцентр Иваново. В этом году Павел уехал из Беларуси и смог рассказать The Village Беларусь о том, почему до сих пор не может поверить в насилие силовиков в СИЗО (хотя и понимает, что оно действительно было) и как была организована работа во в его время.
«Отказался снять флаг, но не получил даже штрафа»
— Я уволился из СИЗО после двух контрактов, то есть, после десяти лет работы. В системе МВД тотальный контроль: прослушки, пронюшки, — это одна из причин, по которой я уволился и уехал в Иваново — мой родной город в Брестской области, где потом работал в больнице врачом-психиатром-наркологом до 2022 года.
В протестной активности я участвовал, но, учитывая, что городок небольшой, то именно в уличных протестах участие было минимальное: выходил на площадь, в цепь солидарности. Участвовал в записи видеообращений медработников.
Уехал я в феврале 2022. Прямой угрозы на тот момент не было, хотя некоторые «звоночки» место имели. Но ни административного, ни уголовного преследования, пока я был в РБ, не было. За вывешенный на доме флаг долго доставали: приход участкового, давление через главврача и начмеда, — но таки я его снял, и даже штрафа не было. Плюс стало понятно, что если до провинции руки ещё не дошли, то это только «пока». Что впоследствии и подтвердилось арестами в Иваново, Дрогичине. Но последней каплей стала война. Мало того, что жить в концлагере — так теперь ещё и воюющем на стороне фашизма.
«10 врачей на 300 пациентов — ни в одной поликлинике нет такой роскоши»
Пока я работал, состав медчасти менялся, и в 2019 году, когда я уходил из СИЗО, на полную ставку работали начальник медчасти, врач-терапевт, три фельдшера и одна медсестра. Также были врачи-совместители: гражданские специалисты, которые приходят на четверть ставки, — стоматолог, психиатр, врач-рентгенолог и рентген-лаборант. Всего 10 человек. Примерно такой штат по всем подобным учреждением; где-то может быть укомплектовано полностью, где-то нет.
И вот тут сразу видим парадокс пенитенциарного здравоохранения. Если мы возьмем такое число специалистов на такое же количество обычного гражданского населения — а у нас лимит наполнения был 300 арестантов, — это нонсенс, это избыточно много. Но из-за специфики, наоборот, у нас порой была нехватка работников. Понятно, что не хватает узких специалистов, но в штатное расписание их вводить нелогично. Поэтому тут мы взаимодействовали с гражданскими специалистами, и это было довольно легко: СИЗО-то находится в центре Бреста. А где-нибудь в Глубоком было бы намного сложнее. А вот в ИК-22 примерно такой же состав врачей, но число заключенных намного больше.
Даже три наших фельдшера не могли обеспечить круглосуточного дежурства. В принципе, я не скажу, что это было остро необходимо: все-таки мы в центре города, и скорая доедет за 5 минут без проблем. Но с 6 утра и до 8 вечера медработники всегда были на рабочем месте. Переработки есть, но не гигантские. Иногда был некомплект: например, нет врача-терапевта и всего два фельдшера, — один в отпуске, а медсестра заболела. И вот поди перекрой. За эти переработки нам предоставляли выходные — не сказать, что очень легко и по желанию. Критических переработок, которые уходили в никуда, не было.
Плюс особенность работы в силовой структуре — то, что ты все время должен быть на связи. Выходной, больничный, отпуск — если ты внутри страны, то должен быть на связи, потому что могут вызвать, могут дернуть в любое время. Либо вызвать на место, либо по телефону какой-то вопрос решить.
«Со всех сторон дышат в затылок»
Человек приходит к врачу с какими-то ожиданиями. Если врач их удовлетворил — значит, он хороший; если не удовлетворил — врач плохой. Те, кто в СИЗО уже не в первый раз, стараются дружить с врачами. Ну, как дружить: не доставать, не делать нервы. И тогда они понимают, что в ответ будут услышаны. Если десять раз подряд симулируешь, а на одиннадцатый заболело по-настоящему — то, скорее всего, тебя выпрут как симулянта. Они это понимают.
А вот «первоходы», особенно те, что приходят по экономическим статьям, продолжают действовать по стереотипам. Мы привыкли, что болезнь — это механизм, который от чего-то освобождает. Если человек заболел, он получает больничный и не идет на работу. И эту логику они пытаются перенести на заключение. «Если я больной — мне нельзя в тюрьму». Но, блин, нет, у нас это так не работает. Да, бывало: у меня же диабет, у меня же гипертония, а меня посадили… Но сажает прокурор и судья; я займусь твоим диабетом и гипертонией, но повлиять на меру пресечения я не могу. И после этого врач, естественно, будет «плохой».
Иногда могло быть такое: я тебе что-нибудь разрешу — например, прилечь полежать в неурочное время — но ты больше не дуришь голову. Но это больше связано не с медициной, а с режимом, и врач не может сильно много там наразрешать — обычно этим режимный отдел занимается.
Бывали попытки заключенных наладить через врачей контакты с внешним миром. Но это то, за чем бдят: чтобы медработники и другие сотрудники не вступали в неслужебные связи. Пытались попросить о чем-то на словах — например, навести связи с тем, кто остался на воле. Причем, я подозреваю, что добрая половина таких случаев, скорее всего, была просто подставой и проверками. Со всех сторон дышат в затылок.
«В 21 веке человек не должен есть и гадить в одном помещении»
Тюремная медицина выглядит совсем не так, как обычно представляется в стереотипах. Например, у нас был стоматологический кабинет, и с оборудованием там все было ОК. Ну, для фотополимерных пломб не было ламп — такие пломбы не поставишь. Но химические пломбы, лечение каналов, — это все без проблем. Не было дентального рентгена — насколько я знаю, по состоянию на 2019 год его не было нигде: ни в одной колонии, ни в одном СИЗО. В остальном, что касается стоматологической помощи, то по оборудованию, в принципе, всего хватало. Другое дело, что стоматолог всего на четверть ставки, и 300 человек — вроде бы не так много. Но в СИЗО проблемы с зубами — явление распространенное, и полноценное лечение проводить было сложно. В основном, было лечение острой, экстренной боли и временная пломба с перспективой лечения где-то за пределами. Все-таки в СИЗО люди обычно не очень долго находятся, в районе нескольких месяцев. Кто-то больше, кто-то меньше.
В плане, например, туберкулеза за 10 лет можно было наблюдать классную динамику. Заболеваемость реально снижалась, потому что внедрялись нормальные методы контроля, больных выявляли, изолировали, причем изолировали по разным параметрам, а не как раньше — «все „тубики“ в одной камере». Появились нормальные бактерицидные облучатели, а не кварц, который только поверхности облучает от кишечной палочки и больше ни на что не годен. Глобальный Фонд давал нам респираторы.
То, что требуется в таком масштабе, — кардиограф, стоматологический кабинет и рентген-кабинет, — это все есть. Но вопросы оборудования упираются в сами кабинеты, в их количество, в их качество. Например, у нас в СИЗО медчасть — это не какой-то отдельный блок, а просто набор кабинетов, расположенных в здании, которое еще царя-батюшку видело. И решить это без полной реконструкции сложно. Вообще, большинство проблем, которые касаются здравоохранения в тюремной системе, упираются в то, что все это базируется на старом советском, да и досоветском наследии, которое не соответствует абсолютно ничему. Простите, но в 21 веке человек не должен есть и гадить в одном помещении. Но камерная система создана так, что других вариантов нет. «Климат-контроль» — это только батареи в зимнее время и открытие окна для проветривания, которое ничего не решает.
«Полно нелепых задач, толку от которых ноль»
В основном, проблемы медицины в СИЗО — это проблемы самой специфики учреждения. Если на гражданке человек заболел, то он идет в поликлинику или вызывает врача на дом. А из камеры ты просто так не вызовешь врача. Это надо обратиться, записаться, кто-то должен под конвоем доставить тебя в медчасть, кто-то должен под конвоем увести. Вот эта волокита, обусловленная режимом, и снижает доступность медицинской помощи. И через реформу здравоохранения тут ничего не решить, по-другому просто никак. Конечно, если человек потерял сознание и упал, то контролер на посту увидит и поднимет шум. Более того: если стало плохо, упал, — то здесь ситуация даже более «выгодная», чем на гражданке. Здесь заметят, здесь вызовут врача, — он не сию секунду явится, но наверняка быстрее, чем если бы вы упали в квартире. Но в остальном доступность плановой помощи здесь очень низкая. Человек себя плоховато чувствует, просит померять давление. Он с утра обратится, а когда попадет к врачу, когда измерит давление…
Вся деятельность медчастей регулируется постановлением 202/39, очень древним, вроде 2001 года; вообще это какая-то еще более старая, БССРовская инструкция, которая была упрощена. Я в 2009 пришел на службу, и нам все обещали, что готовится новое, что вот-вот будет. В 2019-м я уволился, его все так же не было и, подозреваю, нет до сих пор. И эта инструкция, рекомендации давно себя изжили.
Еще одна из проблем пенитенциарной медицины. «Запрещено привлекать медицинских работников к деятельности, не связанной с оказанием медицинской помощи спецконтингенту». Господи, наизусть запомнил фразу и до сих пор помню! (смеется). Так вот, она нифига не работает. Потому что Фигаро тут, Фигаро там. Медработник нужен то на спортивное мероприятие, то на стрельбы, то на занятия, то на зачет, то еще на какую ерунду. И, казалось, бы, штат большой — а по факту может оказаться так, что заключенный еще утром обратился померять давление — а ему и к вечеру померять давление некому. Начмед на совещании, терапевт в отпуске, один фельдшер раздает лекарства, второй фельдшер совершает обход и проверяет санитарное состояние, а медсестра на сопровождении учебных стрельб, — все. Понятно, что если что-то срочное, то сансостояние территории можно проверить и позже, — найдут фельдшера и выдернут. Но, тем не менее, хватает вот таких странноватых и нелепых задач, которые отнимают много времени и толку от которых ноль.
«Если не хотите „минус один“, быстро оформляйте конвой»
С консультациями узких специалистов есть два варианта: либо «к нам», либо «от нас». У нас сложились хорошие отношения с 1–й поликлиникой, которая рядом, и был выстроен график консультаций. Регулярно к нам ходили четыре специалиста: ЛОР, хирург, офтальмолог и невролог. Например, хирург, если ему не требовались особые инвазивные методы вроде ФГДС, — то он обычно приходил к нам. А гинеколога мы не могли к себе позвать, потому что у нас и кресла-то нет. И если человека требовалось дообследовать — то же ФГДС или МРТ — то вывезти его в поликлинику большой проблемы не составляло. Созваниваешься, записываешь пациента, везешь. Даже иногда бывало, что из СИЗО быстрее записываешься, чем по обычной очереди. Например, нужно УЗИ — нам в поликлинике искали ближайшее окошко. С нами не особо хотели связываться, поэтому старались расквитаться пораньше.
По разговорам, раньше, еще до того, как я устроился, вызов скорой в СИЗО — это было что-то на уровне ЧП, чуть ли не до Минска всех обзванивали и согласовывали. Эту дурь я уже не застал. Надо вызвать — вызвали, надо госпитализировать — госпитализировали. В целом для СИЗО это напряжно, но конкретно врача это не сильно напрягало.
При этом скорая не будет терять много времени, чтобы попасть внутрь. Конечно, скорая будет проходить заборы, но никто не будет по 10 раз перепроверять документы, снимать отпечатки пальцев и заглядывать в зрачки. Машину досматривают, но это проходит достаточно быстро.
А вот если нужна госпитализация — то тут может возникнуть задержка, потому что надо собрать конвой. Но и тут, когда вызываешь скорую, примерно представляешь, сколько времени есть и что нужно будет сделать. И предупреждаешь всех заинтересованных: нужен конвой, поэтому давайте собирайте уже сейчас. Оформить конвой для врача ни капли не геморно. Не я занимаюсь конвойными, это не моя проблема. Ну, относительно не моя. Потому что если есть проблема у начальства — то это проблема у всех подчиненных.
Если все идеально слажено, то в теории конвой можно собрать, проинструктировать, экипировать минут за 10. На практике все может растянуться непредсказуемо надолго — в зависимости от человеческого фактора. Кто-то пошел курить, забыл, забил и так далее. Зависит от того, как поставить задачу. Если невнятно сказать, что «Ну там что-то, наверное, поедем в больницу, если что, будьте начеку, собирайтесь» — понятно, что можно прождать очень долго. А если четко сказать: «Ребята, все фигово, уже едет скорая, и если не хотим „минус один“, то быстро-быстро все собрали, погрузили и поехали», — то это действует.
Главное, не перебарщивать. Если я говорю, что это так — то это действительно должно быть так, без преувеличений, и тогда клювом никто щелкать не будет. Понятно, что если будешь обманывать, то верить перестанут — но кому в таком деле надо обманывать? Поэтому в целом врачу верят. Могут переспросить, уточнить: а точно ли надо? — да, точно надо! Поэтому сильно беспредельничать и вывозить в город просто так, перестраховываясь, — так не делали.
«Если у заключенного заболела голова, то анальгина он может прождать 8-10 часов»
Что касается обеспечения лекарствами, то основная проблема, как и на гражданке, — то, что все основные препараты беларуского производства. Не знаю, как с этим дело в колониях, где не несколько сотен, как у нас, а несколько тысяч человек. Насколько я знаю, глобальных проблем в плане оборудования, лекарств, расходников не было.
Есть нюансы по приему лекарств. В камерах лекарств быть не должно: они выдаются перед приемом. И это тоже отнимает много времени, медработник на это время выпадает. Фельдшер должен обойти все посты, все камеры, раздать эти лекарства. Приличную долю рабочего дня фельдшер занимается ходьбой по камерам. Есть перечень разрешенных к хранению в камере вещей. Все, что не в перечне, — считается запрещенным и на обыске изымается. Те же лекарства. Но по разрешению медработника некоторые лекарственные препараты могут быть у заключенного. В ряде случаев — если это касалось не лекарств, а витаминов или БАДов, — мы писали справку, что разрешаем хранение. Есть у медработника небольшой зазор в обязаловке, которая сто лет как устарела. Но это тоже контролируется, и всем подряд выдавать такие разрешения — тоже не пройдет, за это можно было получить по шапке.
Я пытался пролоббировать изменения, чтобы что-то из лекарств, вроде небольшой домашней аптечки, разрешали держать в камере. Чтобы если у заключенного заболела голова, он не ждал 8-10 часов, пока фельдшер придет и даст анальгина. Какой-то минимальный набор анальгетиков, жаропонижающих и спазмолитиков — вот буквально анальгин, парацетамол и ношпа. Но так это и не удалось пробить, причем по одной простой причине. «А где это прописано? А нигде это не прописано» — вот и все.
Поэтому, когда люди отправляют кому-то таблетки, — то должны быть готовыми, что их могут и не принять. Вряд ли уничтожат — скорее всего, просто положат к личным вещам, как будешь освобождаться — заберешь. В теории люди с воли могут заморочиться и попытаться подменить лекарства внутри упаковки: передать наркотики и психотропы. Но на практике такого не было, один раз пытались польский псевдоэфедрин передать, так там просто на дурняка было: вот мы Васе Пупкину от простуды принесли. Напильники в буханках не передавали, все, как правило, отсеивается еще в комнате приема передач.
БАДы, кстати, принимать тоже не должны. Они ведь не являются лекарствами, не зарегистрированы, как лекарства, поэтому не разрешены. Но по факту часть их принимают — например, витамины. Если какие-то сильно экзотические, то не примут. Тот же гематоген, глюкоза в таблетках — бесполезная фигня, больше как вкусняшка, — вот это разрешают.
Если вы решили отправить заключенному посылку, то в период авитаминоза какой-нибудь поливитамин не будет лишним. Но, по большому счету, большинство витаминов мы получаем из продуктов. И если передача именно в СИЗО, куда можно до 30 кг в месяц — то есть, по килограмму в день, — то лучше все-таки передавать продукты. А сильно разрекламированные витаминные комплексы стоят немало — так лучше эти деньги потратить на качественные продукты, которые эти витамины дадут с большей вероятностью. Если нет возможности регулярно передавать продукты, то поливитамины можно и передавать.
Отдельная история — витамин Д, который мы из продуктов не вытащим. Он образуется в организме под действием солнечного света, которого в камере не то чтобы и нахватаешься. Поэтому препараты витамина Д можно передавать, это то, что можно назвать рациональным. Но именно отдельно, а не в составе поливитаминов. Но и сильного упора на него делать не стоит. На моей памяти за десять лет рахита ни у кого не случилось.
«Человек ночью повесился на кровати, оставаясь под одеялом»
Несколько смертей было, это были единичные случаи: может, 5 или 6 человек за 10 лет моей службы. В один из первых лет было две смерти за год, а так в основном либо одна, либо ни одной в год, ничего массового. Среди них — два завершенных случая суицида, повешение, а остальные — смерти от естественных причин, по-моему, от острой сердечной недостаточности.
Драки в СИЗО случались, они бывают нечасто, и пресекаются они достаточно быстро. СИЗО — это такая структура, где люди, особенно если попадают не в первый раз, формируют определенный образ жизни. Система камер, как и система колоний, вынуждает человека учиться договариваться. Поэтому не скажу, что драки были явлением частым — иногда случались. Как правило, их разнимали достаточно быстро, максимум могли друг друга по разу кулаком цепануть. Серьезных травм после драк не было на моей памяти.
Попытки суицида, чтобы привлечь к себе внимание или чего-то добиться, периодически бывали. Но я не столкнулся с теми случаями, которые рассказывают о советских временах или о девяностых годах, когда заключенные глотали пачками гвозди, глотали лезвия. Один раз человек проглотил от крана вентиль-«барашек». Другой утверждал, что проглотил лезвие, но на снимке он не высветился — скорее всего, соврал. Серьезного членовредительства, кроме суицида, я не видел. А суицидальны попытки, как я сказал, были две завершенные и одна вполне себе серьезная: перерезал себе шею, но остался жив.
Те два случая произошли в ночное время, и хоть ночью камера все равно освещена электричеством, — все же попытки удались. В одном из них человек зацепил какой-то предмет одежды за верхний ярус кровати, а сам оставался под одеялом, — заметить такое вряд ли возможно. Сложно сказать, можно ли было предотвратить.
Причины у суицидов разные, и не всегда это какой-то манифест, вы меня «закрыли», хотя я ни в чем не виноват. В обоих этих случаях арестованных не вчера «закрыли», и я подозреваю, что, скорее, причиной стали напряженные отношения с близкими, с родственниками — «меня все бросили, я никому не нужен». Но эти догадки не сильно подкреплены чем-то.
Бывает, наносят себе повреждения не с целью суицида, а просто добиться каких-то целей — это на жаргоне называется «замастырить». Например, искусственный гнойник — я несколько раз такое видел. Перед этапированием в колонию человека всегда осматривает медработник: должен определить, нет ли у того болезней, из-за которой он не может следовать этапом. И если у человека есть какие-то причины, из-за которых он не хочет ехать в колонию, — то тогда он пытается что-то замастырить. Появляется гнойничок, иногда выглядит очень даже убедительно, — и все, в колонию уже не едешь.
«Нам постоянно присылали заключенных со вшами — тогда мы „настучали“ на ИВС»
Бывает ли, чтобы одни заключенные наказывали других? Это больше в колониях, там это наверняка есть. А в СИЗО люди изолированы в камерах с относительно небольшим числом людей. И если какой-то конфликт возникает, то людей проще вывести, проще развести по разным камерам. Администрации не выгодны такие конфликты. Если они друг другу какие-то травмы нанесут, то это будут проверки, будут разборки. Поэтому если какой-то конфликт «планово» возникает — например, кто-то там «ссучился» — то людей просто разводят по разным камерам. В колонии сложнее: там не камеры, а отряды, там сильно не разведешь, и даже перевод из отряда в отряд может не решить проблемы.
Про «наказание бомжами». В СИЗО заключенный поступают из ИВС, при этом он проходит санитарную обработку: помывка в душе с заменой нательного белья. Потом его всегда осматривает медработник. Когда я начинал работать, довольно часто бывало, что из ИВС люди поступали со вшами. Проблема решилась достаточно быстро: мы просто «накапали» в санстанцию. Санстанция ведомственная, поэтому мы устно попросили их, мы не писали там никаких докладных, просто сказали: давайте прекращать. Проблема со вшами решилась, и потом из ИВС уже редко поступали люди со вшами. Вшей у человека можно найти — это не значит, что с ними нельзя брать в СИЗО. Можно, нужно лишь провести обработку. Но не принимают лиц, которые нуждаются в стационарном лечении. А в ИВС запросто могут попасть люди и со вшами: банальная драка на улице — приехала машина, всех схватили — бросили по камерам. Так что там, в ИВС, можно использовать подсадку бомжей в качестве психологического давления.
А в СИЗО для этого больше подходит другой прием. Есть, скажем, камера, где народ более адекватный, образованный — а есть, где урки, пьяницы, рецидивисты, «украл — выпил — в тюрьму». И понятно, что с таким контингентом находиться в одной камере не очень комфортно, не очень удобно. С ними может быть банально не о чем поговорить. С той же гигиеной у них могут быть проблемы. Но тут тоже есть нюанс. Ранее не отбывавшие наказание не могут содержаться с теми, кто уже отбывал. И эта норма выполняется (выполнялась, во всяком случае). То есть, новичков к ранее сидевшим «уркам» не переведут, но могут посадить в такую камеру, где просто контингент неопрятный, спитый, где сидят те, кто не «греется» (кому не приносят передачи, посылки).
«Если бы не было настолько массовых доказательств, я бы не поверил, что в СИЗО кого-то избивают»
Когда в августе 2020 года начались избиения протестующих, в том числе в СИЗО, и вот эти случаи продолжались и продолжаются до сих пор, — я в принципе не очень могу себе это представить. Брестское СИЗО небольшое, и за те 10 лет, что я там работал, у нас не было никого, кто бы сидел по каким-то мотивам, близким к политическим. Все наше начальство в то время боялось, чтобы к нам не закрыли Петрухина, чтобы не привлечь к себе внимание, не стать инфоповодом. Его, по-моему, сразу в Могилев отправили, его у нас не было. Политзаключенных не было.
И вообще заключенных в СИЗО бить и применять к ним другое насилие нет смысла. Поэтому я до сих пор не могу понять, почему это происходит. Нет, отвлеченно я понимаю: устрашение и так далее. Но просто в этом нет логики. Абсолютно нет логики. Я десять лет проработал в СИЗО — и у нас всего один раз был случай, когда произошла хорошая потасовка с заключенным, — но там сам заключенный был не очень адекватен, он напал на контролера, который его конвоировал. Просто так бить — зачем?
Выбить показания? А кому из работников СИЗО они нужны? Это проблема следователей, прокуратуры, а администрации СИЗО в принципе до лампочки показания и осудят там кого или не осудят. Это для нас СИЗО и следователи — одна система: силовики. А на самом деле это не одна система. Задача СИЗО — это содержание заключенного, его уголовное дело — постольку поскольку. Поэтому выбивать показания для работников СИЗО… Управляемость гораздо лучше, если не применять насилие, в том ведь и фишка. Как у заключенных, так и у администрации заключенных: умение договариваться — важный навык.
Поэтому это такая дичь, которую я не могу понять. И не могу понять еще и с другой стороны. Я служил со многими людьми, знаю их достаточно — кого-то меньше, кого-то больше. Хотя с 2020 года я и не общался с ними — потому что в системе МВД тотальный контроль. Так вот, я не представляю, чтобы кто-то из них просто так, от нефиг делать начнет кого-то бить, бутылки куда-то совать. Ну, не очень представляю. Вообще, я про 20-й год про брестское СИЗО такого не слышал, но тенденция-то общая, так что сказать, что в 7-м СИЗО все такие правильные, а в остальных плохие, — наивно.
Поэтому у меня диссонанс возник. Я бывал свидетелем того, как некоторым зарвавшимся персонажам и надо было бы где-то переехать, — но нет, это не практично, и при мне это не практиковалось.
Если бы не было настолько массовых свидетельств и фактов избиения людей в СИЗО после протестов, я бы, наверное, не поверил. Если бы это было всего несколько случаев — я бы сказал, что напридумали. Потому что это не укладывается в голове. Не укладывается не только в голове обывателя, но и человека, который 10 лет прослужил в СИЗО. Зачем?! Избиения в СИЗО — это абсолютно ненужная, необоснованная, нецелесообразная дикость. Причем не только из моральных соображений, но даже просто из рациональных. Я просто не могу представить, кто, почему и зачем это может делать.
Формула «мы их бьем — они нас боятся — в итоге становятся более послушными» не работает, это абсолютно не так. По той простой причине, что это латентный конфликт. И в любом латентном конфликте сторона будет искать возможность съюлить, схитрить, сделать пакость и так далее. И зачем? Проще договариваться. Категория политзаключенных — это совсем другая категория, это не те уголовники, к которым привык я. Особенно те, которые уже не первый раз в тюрьме. Они очень четко понимают, что им нужно, что им можно, на что имеют право. И с ними легко договориться. Больше всего мне нравилось взаимодействовать с теми, у кого не первая ходка. С ними проще говорить, проще говорить откровенно. Он четко понимает, что он может получить, и то, что ему положено, ему проще дать — и нет никакого конфликта. Заключенный прекрасно понимает, что сидя в камере СИЗО — какой смысл бунтовать? Ему важно то, что он может в этой камере получить. Поэтому бить его для того, чтобы он слушался — так он и так будет слушаться. И если идти ему навстречу там, где это положено, — то общение будет проще и непринужденнее, не придется лишний раз повторять.
Как элемент управляемости физическое насилие в условиях клетки не работает. Человек лишен свободы. Где-то на улице, в быту можно держать человека в страхе насилием, а здесь — главное, чтобы он не доставлял проблем. Бунтовать не так-то и просто. Попробовать не подчиниться в условиях тюрьмы сложно. Это камера, ты особо ничего не сделаешь. Можно просто портить кровь администрации — вот это проще, это можно. И чтобы особо кровь не портили, гораздо лучше иметь нормальные взаимоотношения. Ну, как нормальные — относительно нормальные.
Плановые учебные мероприятия по подавлению бунтов проводили и у нас в СИЗО, они проводятся с разными вводными. Это и бунт заключенных, и нападение извне, и пожар, и другие. Вероятность бунта, конечно, технически существует — поэтому такие тренировки проводятся; иногда они бывают просто для галочки, иногда чуть посерьезней.
Как должна вести себя медслужба СИЗО, если обнаружит, что заключенного избивали? Как это положено по закону и как это происходило на деле с протестующими — это небо и земля. Формально, если медработник обнаружит любую травму, он об этом докладывает письменным рапортом начальнику, по телефону информируются режимная, оперативная, дежурная части; все вносится в медицинскую карточку (у каждого заключенного она есть). Если помощь не может быть оказана на месте — значит, надо или вывезти человека, или вызвать скорую. По закону так. И раньше это действительно работало: каждую царапину и синячок описывали. Особенно бдительно к этому относились в отношении тех, кто только поступал в СИЗО. И рапорт, и акт освидетельствования, и запись в медицинскую карту. Более того, бывало, например, если какая-то потасовка случилась, а дерущихся быстро разняли, и у них никаких повреждений и в помине не было, — все равно приводили в медчасть: осмотрите и обязательно запишите.
А вот что касается ситуации после 2020 года, то тут я сильно сомневаюсь, что система фиксации и передачи информации вообще имела место. Не думаю, что кто-то придерживался этой буквы закона и что мы когда-нибудь сможем найти хоть один такой рапорт медработника. Хотя я и не исключаю, что они были.