Героі ў горадзе«А чего вы тут сидите?»: Интервью с Дарьей Лосик, которая уже три месяца сидит под СИЗО каждый день

Блогер Игорь Лосик сидит в СИЗО уже 15 месяцев, три из них его судят за закрытыми дверями, а его жена Дарья все это время сидит под СИЗО. The Village Беларусь спросил у Дарьи, зачем она это делает, как складываются ее отношения с силовиками, которых, похоже, поставили за ней следить у СИЗО, и про «инстаграм-сериал» с участием бездонной ямы,  который Дарья снимает все эти месяцы.

— Сколько времени ты уже «живешь» под СИЗО?

— С 24 июня, то есть уже три месяца я тут нахожусь со вторника по пятницу. Я бы приходила и в остальные дни, но, к сожалению, в СИЗО в эти дни выходной.

— Зачем ты там?

— Я пообещала Игорю. Это было 27 мая, когда у нас с Игорем было единственное свидание. Он очень переживал, что суд будет закрытым. И я ему пообещала, что, если меня в суд не пустят, я буду сидеть под СИЗО.

О том, что суд действительно будет закрытым, стало известно еще до его начала, и я ехала в Гомель с осознанием, что буду проводить время под СИЗО, а не на заседаниях. В Гомеле снимаю квартиру.

Ну, и в целом для меня так спокойнее — я могу срочно что-то передать, перевести деньги и, если вдруг там что-то случится, я смогу быстрее отреагировать. Это дает чувство мнимого контроля.

— Как Игорь отреагировал на твое обещание?

— Он не отказался.

— Как сейчас проходит твой обычный СИЗО-день?

— Если погода позволяет, то все время, пока идет судебный процесс — примерно с часов 10 утра до 17 — я нахожусь у СИЗО на улице, а если дождь — в автомобиле. В это время параллельно решаю в телефоне какие-то свои дела. По вторникам и пятницам делаю передачи.

(На самом деле, будни Дарьи у СИЗО выглядят не так обыденно. Мы с интересом следили за драматическим сериалом в ее сторис, где яма на дороге у СИЗО в главной роли — The Village Беларусь).

— Дарья, расскажи, с чего начался «сериал» про яму в твоих сторис и что с ней сейчас.

— Яма не сдается! Летом на дороге возле СИЗО, где паркуются автомобили, появилась маленькая яма диаметром 10-15 сантиметров. Тогда в нее просто вставили веник прутьями вверх, видимо, чтобы машины не наезжали. Потом веник закономерно исчез, люди продолжили в этом месте парковаться, а яма начала увеличиваться в размерах. В нее начали засовывать самые разные другие предметы — ветки от дерева, палки. Однажды приехала газовая служба, собрали по этой яме целый консилиум. В итоге в нее снова засунули ветки деревьев, притащили знак «остановка запрещена» — он продержался неделю или две. А потом яма снова опустела и стала обычной зияющей дырой. Пару недель назад яму снова попытались обезопасить экстравагантным способом: засунули в нее палки и положили рядом кусок бордюра.

Но метод не сработал — и недавно в яму влетела машина. На следующий день ее наконец-то решили засыпать — приехал самосвал и двое рабочих, один из них полностью поместился в эту яму. В тот день яму засыпали наполовину, а на следующий подписчики, которые тоже следят за ее судьбой, написали, что она засыпана уже полностью. Я подумала: ну все, ушла эпоха. Но сегодня я приехала к СИЗО и увидела, что яма не сдается — она снова просела, из нее торчат какие-то мани-палки, а вокруг нее появился БЧБ-забор. Как видите, у нее насыщенная жизнь.

— Эта яма как метафора всего, что происходит в Беларуси последний год.

— Именно. Когда в нее заглядываешь, дна не видно, кажется, что его нет. Я не могу ничего говорить о суде над Игорем, тогда я буду говорить про яму. Может, ее в конце концов все-таки нормально заделают.

— За это время, пока ты у СИЗО, у тебя случались разговоры с сотрудниками изолятора или силовиками? Они не требовали, чтобы ты оттуда ушла?

— В первый же день суда неподалеку от меня появились какие-то люди в гражданском, типичные сотрудники правоохранительных органов — видимо, их поставили следить за мной, они приходят до сих пор.

Наше знакомство началось с того, что они попросили меня подойти к ним и показать телефон. Но ведь я не девочка на побегушках — покачала отрицательно головой и сказала, что не буду подходить. Тогда он повторил попытку и поманил меня пальцем. Я снова отказалась. Тогда он подошел сам и говорит: «покажите телефон». Я в ответ попросила представиться, на что он сказал, что сделает это, когда я покажу телефон. «Если вы нас фотографируете, я вас сейчас заберу», — начал угрожать неизвестный в гражданском. Я протянула руки и сказала: «Давайте, забирайте прямо сейчас, чтобы мы к этой теме больше не возвращались». У меня в телефоне ничего не было — показала ему фото кота и дочери. Он успокоился, но на прощание попросил не фотографировать их.

Первые две недели эти парни меня очень провоцировали — отпускали некорректные шуточки, свистели вслед и говорили «кыс-кыс-кыс». Было ощущение, что меня провоцируют на конфликт. Потом они успокоились и даже начали подсаживаться на лавочку поговорить со мной за жизнь, давали рекомендации, куда сходить и что посмотреть в Гомеле. Спрашивали: «А как суд?», «А чего вы здесь сидите?», «А сколько вы будете еще сидеть?», а я отвечала: «Сколько надо». «Тогда и нам здесь придется сидеть!», — возмущались они.

Но потом наше общение свелось к «здрасьте» и «до свидания» — если я прохожу мимо них, обязательно здороваются.

— Тебе не страшно, что тебя задержат?

— Мне не страшно, еще в первый день я сказала — если надо, забирайте. Мне вообще за эти 15 месяцев было страшно только дважды — когда Игоря забрали и когда он порезал вены.

— Что еще происходит вокруг тебя все эти три месяца под СИЗО?

— В том месте как раз находится вход в помещение, где принимают передачи. Там всегда много людей, за это время с большинством я перезнакомилась. Там очень теплая атмосфера, дружественная, все друг другу помогают и поддерживают, несмотря на то что там близкие не только тех, кто сидит по «политическим» статьям. Когда туда приезжает человек в первый раз и пока толком ничего не понимает, все его начинают консультировать, объясняют, как правильно собрать вещи, что пропустят, а что нет. Некоторые делятся своими историями, бывают слезы. Многие говорят, что они приходят туда, и их начинает потряхивать. Но главное, что там ощущается — я сейчас скажу такое страшное слово — это единство. Там своя жизнь.

— Где находится Паулина, пока ты дежуришь под СИЗО?

— С ней все хорошо — она либо с моими родителями, либо с родителями мужа. В Гомель я ее с собой не беру. Она должна быть в тепле, нормально питаться, смотреть мультики и развиваться, а не сидеть со мной у СИЗО. К тому же я не всегда в хорошем расположении духа, от Игоря письма не всегда веселые, и я не хочу, чтобы это сказалось на ребенке. При ней я всегда стараюсь быть веселой мамой.

— Что ты ей говоришь, когда уезжаешь?

— Она знает, что я еду в Гомель и везу папе продукты. Каждое воскресенье она спрашивает: «Ты везешь папе продукты в Гомель?».

— Ты сказала, что не всегда бываешь в хорошем настроении, но вот сейчас ты, например, шутишь и смеешься. Примерно в таком же настроении тебя можно видеть и в других интервью.

— Я стараюсь не показывать свое плохое настроение на публике. С ним я разберусь сама. Если меня что-то расстраивает, я думаю, как исправить эту ситуацию, или как привести себя в порядок. Хотя я в целом считаю слезы и страдания в такой ситуации бесполезными — они не помогут ни мне, ни Игорю. Лучше выезжать на юморе и шутках, чем загонять себя в депрессию.

— Как ты приводишь себя в порядок?

— Думаю, как исправить ситуацию, которая меня расстроила. Или смотрю расслабляющие ролики в YouTube, чтобы отстраниться от какой-то проблемы, а потом уже с более или менее светлой головой иду ее решать.

— Что в последнее время тебя расстраивало?

— Бывает, меня расстраивают письма Игоря, потому что они порой достаточно упаднические, хотя чего еще ожидать, если человек 15 месяцев находится в СИЗО. Меня может расстроить две вещи: Игорь своими письмами и дочь, когда она подходит к миниатюре Игоря у нас дома (это подарок), гладит ее по голове и говорит: «мой папа хороший, я буду тебя ждать и мы пойдем гулять в парк». Это немножко разбирает меня по кусочкам. Нужно время, чтобы собраться и снова быть «stay strong».

— Ты брала с собой Паулину на свидание с Игорем?

— Нет. И тут я больше переживала не за дочку, а за Игоря. Потому что это его долгожданный ребенок, которого он безумно любит, и вот так за стеклом показать ему дочку — это что-то из разряда издевательств. Я не хочу так делать.

— Что пишет Игорь в последний месяц, какое у него настроение?

— Настроение у него переменчивое — иногда с нотками оптимизма, иногда упадническое. Игорь пишет, что суд похож на библиотеку — кто-то постоянно читает. Рассказывает, что иногда звучит что-то очень смешное — тогда он надевает маску, чтобы не было видно, что он смеется и не выгнали из зала суда. Иногда пишет, что устал — уже столько времени это тянется. Но такие перепады настроения — это закономерно, в заключении невозможно быть все время на бодрячке. Я всегда говорю: никто не знает, как бы мы себя вели и чувствовали в тюрьме. Нам, тем, кто пока на свободе, в любом случае легче, чем им там.

— Тебе угрожали силовики?

— Да, но только один раз, когда я объявила голодовку вместе с Игорем. На меня давили через дочь. Одни люди мне донесли информацию, что соцслужбы хотят забрать у меня дочь, потому что я единственный опекун на данный момент, а моя голодовка, якобы, ставит дочь в социально опасное положение. Так меня вынудили прекратить голодовку — естественно, дочкой я рисковать не собираюсь и прекратила голодать, как только до меня донесли эту информацию.

— Как изменилась твоя жизнь в плане досуга и ухода за собой после ареста Игоря? Есть вещи, которые ты перестала делать, потому что сейчас они кажутся бессмысленными или неприемлемыми?

— Первые два месяца я почти не ела и не спала. И когда Игорь голодал 42 дня я не могла нормально есть — питалась самым простым, потому что не могла себе представить, как можно заказывать себе вкусную еду, когда он там пьет минералочку и нормогидрон. Да и сейчас мое питания простое, ем 1-2 раза в день, если не считать кофе — его пью много.

А в плане ухода за собой ничего не изменилось. Игорь в письмах пишет: «ты всегда должна быть красивой. Сделай ногти, красиво оденься. Да, ситуация ерунда и непонятно, как это все разрешится, но ты должна выглядеть хорошо». А еще меня часто радует отец, он говорит: «выбери, пожалуйста, что ты себе хочешь, я куплю / дам деньги».

Не могу сказать, что я сейчас особо радуюсь жизни, но иногда могу себя чем-то порадовать в качестве вознаграждения за то, что делаю для освобождения Игоря. А еще покупаю для него подарки на потом, в основном одежду и обувь, которые он любит.

— Я знаю, что для суда ты специально купили себе костюм, но на суд тебя не пустили — что с ним сейчас?

— Это обычный светлый костюм — пиджак и брюки. Я действительно представляла, как пойду красивая в костюме и рубашке на суд и там меня увидит Игорь. Но, что есть, то есть. Брюки летом я надевала на свое дежурство у СИЗО — они не жаркие и в них было бы удобно сидеть на «сутках», если заберут.

— Что конкретно ты делаешь для освобождения Игоря?

— При любой возможности говорю об Игоре. И тем, что нахожусь у СИЗО, показываю, что в этом здании прямо сейчас творится полный беспредел. Ну, и закрываю разные бытовые вопросы, когда нужно срочно что-то передать, перевести деньги и т.д.

— Дарья, когда в сети начали появляться грустные письма Игоря, а госпропаганда начала трубить, что он ответил на предложение Воскресенского и помиловании, некоторые начали беспокоиться, что сейчас Игорь выйдет и станет, как Протасевич. Ты опасаешься этого? Чего ты ждешь от Игоря — героизма или чтобы он любой ценой вернулся домой?

— Что делать, Игорь может решить сам. Он взрослый человек, который умеет принимать решения. А я поддержу любое его решение.

— Ты не просила Игоря в письмах вернуться любой ценой?

— Он и так знает, что я просто безумно хочу видеть его здесь, на свободе. Я не раз писала ему в письмах, что ты мне прямо очень нужен, каждый день, блин, жду тебя под СИЗО.

— О чем Игорь просит тебя в письмах?

— Просит говорить о нем, как можно больше и чаще. Говорить всем, что он невиновен, а 15 месяцев в СИЗО.

— Как твои родители реагируют на вашу активность по поводу привлечения внимания к истории Игоря? Не просят притормозить?

— Это моя боль. Я очень люблю своих родителей и понимаю, что они безумно переживают за меня, Игоря и Паулину. Да, они просили и просят меня притормозить. Но я сказала, что пока мой супруг в заключении, моя активность не остановится.

— Когда ты плакали последний раз?

— Я плакала только первые два месяца — помню писала письма и плакала. А теперь не плачу вообще. Могу злиться, но не плакать.

— Что тебе помогает, когда накрывает?

— Заметила, что, когда накрывает, разные люди неожиданно начинают писать в личку комплименты про меня и Игоря — и сразу становится хорошо, понимаешь, что все делаешь правильно, нужно собраться и не расклеиваться. И дочка помогает — у нее сейчас такой возраст, что она часто говорит что-то смешное.

— Как беларусы сейчас могут тебе помочь?

— Пишите письма Игорю Лосику.

Обсудите этот текст на Facebook

Подпишитесь на наши Instagram и Telegram!

Текст: Ирина Горбач

Обложка: личный архив Дарьи Лосик