Героі ў горадзе«Е-мое, иди сюда, дорогая»: Трогательная история девушки и собак с облетевшего мир фото из Ирпеня
«Я помру — мне все равно, пустите, у меня там собака»
Фото с девушкой на ирпенском мосту в окружении собак-инвалидов облетело весь мир. Эту девушку зовут Настя Тихая, ей 20 лет, четыре из которых она прожила в Ирпене, а все эти собаки-инвалиды на момент спасения были временно ее. The Village Беларусь поговорил с Настей о том, что происходило в тот момент, когда было сделано легендарное фото, зачем Настя пять раз после этого возвращалась в Ирпень и что теперь со всеми этими собаками.
«На этом кадре я посылаю журналиста к русскому военному кораблю»
— Расскажите историю фото, которая облетела весь мир. Что происходило в момент, когда был сделан этот кадр?
— Это была очень интересная ситуация. Фото было сделано на разрушенном мосту в Ирпене. Мы только туда подошли, как подбежали журналисты и взяли меня в полукруг, прижали к бортику и не давали мне пройти. Собаки растянули меня за поводки в разные стороны. По моим губам, может быть, читается, куда я посылаю журналиста, чтобы он дал мне пройти.
— К русскому военному кораблю?
— Да-да-да. На этом фото я очень злая. После этого кадра как раз подбежал муж, отодвинул их всех, и я ушла. Вот такая фотка получилась.
— Как вы с собаками жили в Ирпене с начала войны до эвакуации? Сколько у вас вообще собак?
— Когда началась война у нас было 20 собак, плюс пять котов, ну, и по мелочи еще — хамелеон, черепаха. Российские войска в той области, где мы живем, появились практически с первого дня. Изначально они обстреливали из Гостомеля и Бучи, а потом начали заходить в сам Ирпень.
Первые пять дней войны наша жизнь никак не поменялась. Ну да, были взрывы. С едой у нас было все хорошо. Мы с мужем хомяки, у нас и в мирное время всегда был запас консерв и крупы, и мы шутили, что, если вдруг случится апокалипсис или война. мы еще полгода на наших запасах проживем — кажется накаркали немного. А для животных я купила большой запас еды — 40 кг — в первый день войны. В эмоциональном плане собаки тоже были в порядке — зеркалили нашу с мужем реакцию — если мы были спокойны, то и они спокойно гуляли во дворе под звуки автоматной очереди. За два дня выучили команду «эвакуация» — когда я говорила это слово, они бежали в ванную всей толпой (смеется).
«Через час после того, как мы уехали, на том мосту расстреляли людей»
Когда бои уже шли совсем рядом, знакомые начали нас активно уговаривать эвакуироваться, мол, будет еще хуже, мы тебе организуем машину. Но чтобы эвакуироваться, нужно было идти пешком приличное расстояние, а наши собаки дикие и больные — было понятно, что всех мы не выведем. Поэтому я упиралась до последнего. Но в какой-то момент стало совсем плохо.
Примерно через неделю, выходя во двор, я очень четко начала слышать автоматную очередь где-то рядом. Я выходила на улицу позвонить, потому что дома связь не ловит, а на меня ехал танк. У нас отключили электричество, газ и воду. Собаки пили воду из аквариума черепахи. На улице было как раз минус 10 — это вообще была песня. Я укутывала в одеяло больных собак, мы с мужем сидели в куртках. Чтобы хоть как-то согреть дом, грели на улице угли для мангала и заносили их домой в железных мисках — как ни странно, это оказался действенный способ. В общем, мы начали продумывать, как выехать. Хотя та сторона, на которой мы жили, в итоге так и осталась не оккупированной.
Дня два искали, где нам остановиться в Киеве, наша подруга Снежана (волонтер, которая тоже спасает бездомных животных – The Village Беларусь) искала нам машину.
В день, когда мы решили эвакуироваться — 9 марта — было до конца неизвестно, будет ли машина, потому что машины в Ирпень не пропускали из-за военных действий. И было непонятно, сможем ли мы вообще с кем-то созвониться, чтобы попасть в машину — мобильная связь появлялась только на короткие промежутки времени. Если машины не будет, пойдем до Киева пешком — такой был у нас план. Мы собрались, повязали всех животных на поводки и пошли. Где-то на подходе к мосту нам каким-то чудесным образом дозвонились и сообщили, что машина все-таки будет.
Что было на мосту, вы уже знаете. После того, как я отбилась от журналистов, к нам подбежали ЗСУшники: «Чем помочь? Кого хватать? Куда нести?». Они взяли всех наших собак на руки по одному и понесли в машину. Я сама переводила через мост только наших самых агрессивных собак, которые не любят людей. Нам повезло, что в момент нашей эвакуации было как раз спокойно — был единственный взрыв где-то в центре. Насколько я знаю, через час после того, как мы уехали, на том мосту расстреляли людей.
«Все животные с фото уже нашли семью»
— Как фото изменило вашу жизнь и жизнь животных?
— На мою жизнь это фото мало повлияло — разве что мне начали звонить и приезжать журналисты. Хотя, может, и повлияло — раньше я была не очень социальной к людям. А после того, как фотография завирусилась — много общаюсь со всеми, кто пишет и звонит.
А на жизнь собак сильно повлияло. Этих больных животных наконец-то заметили. Причем заметили иностранцы — начали писать, что хотят взять какую-то из этих собак. В итоге все животные с фото уже нашли семью — разъехались за границу — Англия, Хорватия, Италия, Франция, Польша, Германия. Конечно, я расстроилась даже немного — некоторых из этих собак я втайне мечтала оставить себе. Очень плакала по своей первой собаке-спинальнику Стронгу. Теперь он живет в Германии, у него там шикарная семья — его уже даже на прогулку в зоопарк водили, ему там очень хорошо. К таким собакам, которым нужно много внимания, и за здоровье которых ты постоянно переживаешь, сильно привязываешься.
Вообще у иностранцев попроще отношение к животным — они не ждут обязательно здоровую и породистую собаку. Это нашим людям только породистых подавай. Бездомышей дворняжек берут редко, а больных дворняжек еще реже, хотя тоже бывает. За прошлый год у нас забрали 36 животных, но все они были породистые и с незначительными проблемами. Но все же к молодому поколению приходит понимание, что собака — это член семьи, друг и можно обеспечить нормальные условия и животному-инвалиду, которое ничем не отличается от здоровой собаки. Оно точно так же может бегать и прыгать, только на колясочке.
«Военные на посту меня не пускали в Ирпень и просто посылали матом»
— Какое решение было самое трудное с начала войны?
— У меня такое было только одно. Во время эвакуации убежала наша личная с мужем собака — бигль. Она вырвалась из ошейника по пути к машине и побежала домой. Я смотрела, как Зюзя убегает в сторону нашего дома, сворачивает на нашу улицу… А я стою, обвязанная поводками, на которых все эти больные животные, и думаю — мне их бросать или вывезти, а потом всеми правдами и неправдами возвращаться за Зюзей. Это был сложный выбор, но я сделала его в пользу большинства. А за своим биглем я смогла вернуться только спустя 5 дней после эвакуации.
— Я правильно понимаю, вы возвращалась в Ирпень после того, как оттуда эвакуировались, и он был под обстрелами?
— Конечно, весь прошлый месяц после эвакуации мы продолжали ездить в Ирпень — забирать животных (несколько наших собак при эвакуации все же потерялись), отвозить продукты.
Первый раз прорваться в Ирпень было сложно. И я смогла забрать Зюзю только спустя пять дней. Несколько дней украинские военные на посту меня не пускали в город и просто посылали матом. Потому что там шли боевые действия. Там на мосту людей расстреливают, а тут какая-то дура несется за собаками — так это выглядело в их глазах. Два часа я сидела возле них, показывала фотографии собак, умоляла, грозилась, говорила: «я помру — мне все равно, пустите, у меня там собака». Спустя два часа у этого человека на посту уже начался тремор — он начал нервно потеть, когда я к нему в очередной раз подходила. В итоге сдался и сказал: «Все иди, только не трогай меня».
И мы пошли, вместе с мужем и нашим соседом, который нас подвозил на машине к Романовке (микрорайон Ирпеня – The Village Беларусь), а дальше шел по своим делам. В тот день я забрала свою Зюзю и еще одну нашу потеряшку.
После этого мы ездили в Ирпень еще раза четыре — я продолжала искать своих собак-потеряшек, двоих до сих пор ищу, одна из них — аутист, не думаю, что мы сможем ее поймать.
Самый первый наш поход был самым спокойным — мы хорошо зашли и хорошо вышли. А вот следующие мы и в окопе лежали, и осколки в нас прилетали, и кирпичной крошкой нас засыпало. Неудачно мы иногда выходили (смеется).
«Под завалами разрушенного дома нашла уцелевший журнальный столик, а внутри него — маленькую собачку»
Под прямой огонь не попадали, но в последнюю ходку попали под сильный минометный обстрел. За день до освобождения Ирпеня начали обстреливать Романовку — наши [украинские войска] сидели в Романовке, а те [российские] — в Ирпене. То есть все от русских летело в Романовку. Мы с мужем в этот момент как раз были в Романовке, и нам не понравилось — прилетело в соседней дом, а между нами прилетел железный осколок.
Когда мы приезжали в Ирпень, прочесывали районы — я выбирала более или менее безопасные. Двоих потеряшек в итоге нашла недалеко от нашего дома. За одной нашей потеряшкой — Рыжиком — я гонялась все четыре ходки. Это очень сильно кусачая собака, которая вообще не дается в руки. Все четыре поездки он срывал наши планы его вывезти — снимал с себя ошейник, перегрызал поводок, вырывался из ошейника. В четвертую поездку я на него уже была такая злая, что одела в шлею, намордник и нацепила два поводка.
Перед поездками я брала адреса у людей, которые не смогли вывезти своих животных, и заодно ходила по этим домам, чтобы их покормить и попоить.
Собирала с улиц брошенных животных — во время каждой ходки около 10 животных. Еще в самую первую ходку мы забрали немецкую овчарку — она лежала на месте взорванного дома, от которого ничего не осталось.
Но самая памятная находка для меня — это три чихуахуа и еще одна маленькая собачка. Одна чихуахуа была закрыта в разрушенном доме. Я иду, а эта килограммовая чихуахуа сидит в окне и гавкает. Я смотрю, а в доме крыши нет, разрушенный и думаю: «ё-моё, иди сюда, дорогая». Когда я пришла на это место в следующую ходку, дома уже не было вообще — стерт, валяется только шифер и развалины. И тут я слышу скулеж. Я пошла туда, разбираю голыми руками этот шифер, стекла, кирпичи и нахожу там уцелевший маленький журнальный столик, а внутри него — маленькую собачку, видимо, когда я туда заходила в прошлый раз, она спряталась. Видели бы, как она радовалась, что ее раскопали. А я радовалась, что все-таки ее услышала.
Еще две чихуахуа нашла уже в другой раз в другом доме. Все они оказались без ранений — в этом плане маленьким собакам больше повезло, у них радиус поражений меньше.
«Я человек упертый. И если у меня убежали собаки, я их должна найти»
Еще из Ирпеня за все это время — во время оккупации и после — мы забрали истощенного ротвейлера — целый месяц он сидел закрытым в войлере, да еще его накрыло разрушенным домом. Туда не попадал даже дождь. Его хорошенько контузило. Сбросил вес в два раза. Никто не знает, как он выжил.
Недавно на выезде из Ирпеня мне попался сбитый кот — то есть его сбили прямо у меня на глазах, в него вцепилась собака — я ее от кота своими руками отдирала. Еще у меня есть сильно контуженная взрывом кошечка. На этом фоне у нее даже случился инсульт — теперь она очень плохо ходит. Еще у нас есть хаски из Ирпеня, раненая осколком — у нее половина спины зашита. Несколько дней назад привезли старичка из Бучи — выглядит очень страшно, весь в ранах и колтунах, сейчас повезем его к ветеринару и грумеру. Эти животные как раз из того района, который был долго оккупирован и там велись сильные обстрелы.
— Настя, не было страшно погибнуть во время этих поездок?
— Я человек упертый. И если у меня убежали собаки, я их должна найти. Тем более, что потерялись как раз больные и агрессивные собаки, которые не подойдут к людям и, если что, их скорее всего пристрелят. Поэтому сначала я ломилась в Ирпень именно ради них. Ну, а когда ситуация там стала попроще, то мы уже просто возили туда еду людям, корм и воду животным.
— Вас накрывала паника в какой-то момент?
— Да нет, я человек не паникующий. Когда работаешь со сложными животными, у тебя пропадает чувство страха, инстинкт самосохранения. Какая паника — разберемся.
— Как вообще и почему ваш дом стал приютом для собак-инвалидов?
— У меня не приют и я не волонтер, по крайней мере не называла себя так до последнего времени. Я ветеринар с неоконченным образованием — еще продолжаю учиться — и просто в своем доме ухаживаю за агрессивными и больными животными, которым нужна психологическая и физическая терапия. Можно сказать, что это такая передержка, а я реабилитолог и зоопсихолог.
Я взяла первое животное на передержку в 16 лет. И начинали мы заниматься этим не с собак, а с котиков — брали с улицы в свою съемную квартиру в Ирпене несоциализированных диких котов. Занимались этим два года, пока не оказалось, что у нас с мужем накопительная аллергия на котов. Это как раз совпало с тем, что муж устроился на хорошую работу и мы смогли снять не квартиру, а дом. С тех пор переключились на собак. Понять котов, кстати, намного сложнее, чем собак. У собак есть свои типажи и можно предугадать, как собака себя поведет, а у котов такого нет.
Полгода мы занимались обычными бездомными собаками, а потом я познакомилась с волонтером Снежаной, и взяла у нее свою первую собаку-спинальника — Стронга. Где-то спустя год мы уже полностью переключились именно на больных животных.
Волонтеры мне привозят больных бездомных животных, которых нужно подлечить, чтобы потом найти им семью. Но на самом деле, в связи с тем, что у нас довольно тяжелые животные, семьи для них находятся не часто. Теперь уже я стала еще и волонтером — сама подбираю больных животных с улицы, лечу и курирую.
«Собака от голода отгрызла себе ногу, которую я так долго восстанавливала»
— Расскажите про самых необычных собак, которые у вас живут.
— У меня есть собака Гилберт с удивительной историей, которая к нам попала, когда мы только начинали этим заниматься. Гилберта сбила машина, он приполз в магазин, чтобы просить помощи, люди его забрали и привезли мне и отказались лечить. В итоге выяснилось, что у собаки сломан таз и контузия спинного мозга. Я очень долго с ним занималась, чтобы поставить на ноги — в итоге удалось. Незадолго до войны я отвезла этого пса своим родителям, которые живут под Бородянкой. И за месяц под оккупацией у них там не было ни еды, ни воды, ни электричества — только колодец и знакомый с солнечными батареями. В последние дни перед освобождением собаки ели муку, разведенную с водой. И эта собака, которую я отвезла родителям, от голода отгрызла себе ногу, которую я так долго восстанавливала. А хорошая же нога была, рабочая! Но хорошо, что хотя бы выжил — родители кое-как нашли там врача, который привел остаток ноги в порядок и зашил. После освобождения родители привезли нам этого пса — и вот сейчас я опять его лечу, жду, пока нога заживет, и опять он к родителям поедет.
У меня есть собака с посттравматическим расстройством личности — эта собака нас очень любит, но она агрессивная в очень неожиданных местах, например, может вцепиться, если ей не понравится, как я подняла руку. Она не ищет дом, живет и будет жить с нами, потому что я готова к такому ее поведению, а другие люди не очень.
«Во время эвакуации убежала собака-аутист»
(Мы уточнили у Насти, часто ли ее кусают ее собаки)
Конечно, меня кусают довольно часто, иногда мне рвали руки, ноги — я это спокойно принимаю и понимаю, что в большинстве случаев я сама виновата, неправильно себя повела. Самое обидное было, когда я взяла на руки четырехмесячного щенка, а он меня за щеку укусил (смеется) — это собака метис малинуа и у нее абсолютное непринятие чужих людей. Я с ней работаю уже 9 месяцев, и она до сих пор принимает новых людей, только если они неделю живут с нами.
Но вообще все это неизбежно в нашей сфере работы, мы с мужем все покусанные, поцарапанные, привыкшие к такому. Профессиональные травмы, в общем. У ветеринаров, которые работают в клинике, то же самое, а может еще и похуже, потому что, в отличие от меня, у них нет времени на изучение психотипа собаки, ее поведения.
Одна из моих убежавших во время эвакуации собак, которую мы еще не нашли и уже сомневаюсь, что сможем, — аутист, это официальный диагноз. Эта собака полтора года не выходила на улицу, я его постепенно приучала. Его до сих пор нельзя нормально погладить. У него есть свои ритуалы, которые обязательно нужно исполнять, чтобы он нормально себя вел. Например, я должна петь, чтобы к нему подойти — тогда он понимает, что угрозы нет. Я очень много времени потратила, чтобы сделать из него адекватную собаку. К счастью, у меня получилось и я уверена, что он выживет на улице, но отловить его, скорее всего, не получится.
— Есть такое, что в собаке нельзя исправить?
— Да, например, пограничное расстройство личности — это когда надпочечники выбрасывают очень большое количество гормона. Оно проявляется в сильной агрессии вообще на все, хотя при этом собака тебя очень любит — смотрит тебе в глаза, слушается. А потом в какой-то момент у нее просто заволакивает пеленой глаза и все — лучше к нему не подходить, пока его не отпустит. С такой собакой можно научиться обращаться, но довольно тяжело принять, что это не исправишь. Вообще самые тяжелые это не физические недостатки, а именно психические.
«Писали, что я модель из Киева и меня просто привезли на мост сфоткаться с собаками»
— Сколько у вас теперь живет собак?
— Ну… штук тридцать. Сейчас мы уже притормозили — животных пока больше не принимаем, а только раздаем, чтобы немного освободить место. У нас с мужем четыре наших личных собаки, сейчас с нами живет подруга со своими двумя собаками — она нам помогает ухаживать за всеми животными. То есть даже если мы половину раздадим, все равно собак у нас будет многовато (смеется).
Вообще, когда я только начинала всем этим заниматься, не представляла, что моя работа так масштабируется, как это произошло. Я думаю, что сейчас уже не пойду работать по профессии, потому что именно вот такая передержка на дому мне нравится. Тем более, что в Киевской области я знаю только еще одну такую передержку, где животные проходят реабилитацию — в Буче, у них там, кстати, все хорошо, все живы и здоровы.
— У вас на странице несколько сотен комментариев, в которых люди восхищаются вашим поступком. Это самая популярная реакция? Были те, кто вас за это хейтили?
— Конечно, были. Некоторые писали, что я на самом деле не из Ирпеня, а модель из Киева и меня просто привезли туда на мост сфоткаться с собаками. Некоторые писали: «почему вы спасали собак-инвалидов, а не инвалидов-детей?», а я отвечала, что не знаю ни одного ребенка-инвалида, а то бы обязательно прихватила с собой.