Што робiцца«ОМОН сказал, что они очень устали»: Интервью с силовиком, который тренировал Карпенкова

Игорь Макар — бывший заместитель командира боевой группы антитеррористического спецподразделения МВД Беларуси «Алмаз», где он проработал 5 лет. Игорь тренировал Николая Карпенкова, до сих пор близко дружит с главой службы безопасности Лукашенко Дмитрием Шахраевым и владеет инсайдерской информацией от бывших коллег. Он рассказал «Радио Свобода», что сам чувствовал, когда до полусмерти избивал заключенных, какие пытки силовики практикуют давно, а какие — только теперь, кто убил Тарайковского и какую провокацию накануне выборов готовила служба безопасности Лукашенко.

— Как вы оцениваете последний воскресный марш, жесткие задержания и эскалацию насилия со стороны силовиков?

— Протестное настроение граждан не вечное. У государственной машины, у силовых структур намного большие функции и способности выживания в этой ситуации. У Лукашенко есть цель задушить полностью все протестные акции. Чем меньше народу выходит, тем больше работают сотрудники. Я общался с сотрудниками ОМОНа, они очень уставшие, поэтому они делают все, чтобы митинги и протестные акции просто закончились. Чем меньше народу выходит, тем будет больше задержаний.

— Как вы пришли в спецназ, какой была ваша карьера там, почему она закончилась?

— В 1995-1996 году я служил в спецназе пограничных войск (мотоманевренная группа). Моим начальником в специальной подготовке был человек, который потом пошел в охрану президента. Я всю жизнь занимался спортом, участвовал в соревнованиях. Когда после армии пришел домой, очень хотел поступить работать в «Алмаз». У меня там работал хороший друг. Мне в «Алмазе» сказали, что нужно пройти практику, чтобы понять, что это такое. Заместитель руководителя отряда посоветовал вернуться обратно в Гродно и устроиться в отряд милиции быстрого реагирования, поработать, понять суть и потом вернуться. Я так и сделал. Пошел в ОМОН, прошел отбор, устроился и работал около года. После пришел приказ и меня отозвали работать в «Алмаз». В «Алмазе» я работал около 5 лет. Уволился старшим лейтенантом.

— Какой там была ваша основная работа?

— Задержание наиболее опасных преступников, охрана высших государственных лиц, борьба с терроризмом.

— Вас задействовали на уличных акциях?

— Это не входит в функции подразделения. За все время пятилетней работы в «Алмазе» нас привлекли со всем огнестрельным оружием только однажды (у меня был пистолет, автоматический МП5 и Узи). Мы все вооруженные, экипированные приехали в резиденцию президента и ждали в двух микроавтобусах. Как я понимаю, там тоже была какая-то акция. Мы пробыли 3-4 часа и потом уехали из резиденции, потому что все закончилось. Это был 2002 или 2003 год.

— По вашей информации, насколько часто используют «Алмаз» на массовых акциях и когда это началось?

— 2002-2004 годы. В 2006-м уже было очень жестко. Я тогда уже был с Козулиным, занимался его безопасностью, видел всю работу. Особенно в ДК железнодорожников в марте 2006-го, когда Козулин приехал на Всенародное собрание, тогда там очень серьезно всех побили. Мне удалось уехать, спрятаться, потому что Козулин меня с собой не взял. Он, похоже, все предчувствовал. Работали очень жестко.

— Вы ушли из «Алмаза», когда пошли к Козулину. Что стало причиной ухода?

— Когда меня назначили на должность заместителя командира боевой группы, у меня было много разногласий с руководством «Алмаза». Все это привело в конце концов к тому, что я просто уволился. Я тогда уже общался с Козулиным. Я тогда с Александром Владиславовичем разговаривал, и он сказал: «Игорь, не заставляю тебя абсолютно, просто подумай. Будешь со мной — будешь со мной, хочешь продолжать работу — продолжай». Я уволился.

— Когда вы уехали из Беларуси? После ареста Козулина 25 марта 2006 года или раньше?

— Я раньше уехал. Перед выборами мне все время звонил на мобильный телефон Николай Карпенков (он тогда был командиром отряда). Он очень хотел, чтобы я ушел из политики, потому что я бывший сотрудник «Алмаза» и порчу лицо подразделения. Я собирал информацию у всех сотрудников о произволе, который творится, и в один день я поехал к своему близкому другу. Это Дмитрий Шахраев, он сейчас начальник службы безопасности президента. Мы с ним по-дружески поговорили. Он тогда был личным адъютантом Лукашенко. Из разговора я понял, что ни он, ни я сотрудничать не будем, у нас просто остались дружеские отношения, и я уехал. Об этом, естественно, узнали; возможно, за мной следили. Тогда мне позвонил Карпенков, и я приехал на встречу. Я с ним очень серьезно поговорил. Очень серьезно, в итоге он мне сказал: или ты уйдешь, или побереги свою мать. Он дал понять, что все будет очень плохо.

Я договорился с ним, что все компроматы готов передать. Он сказал, что тогда организует встречу, и эта встреча будет очень серьезной. Готов ли я? Я сказал, что готов. У меня выбора не было. Через некоторое время я встретился с министром внутренних дел Владимиром Наумовым. Мы разговаривали больше двух часов обо всем в целом. И мне удалось эту беседу записать, не буду говорить, каким способом. Я готов ее опубликовать. Я немного публиковал, давал Олегу Алкаеву отрывки из разговора. Я договорился с Наумовым про все компроматы таким образом (они находятся в Польше), что я еду в Брест, они меня встречают, я все привожу. Отдаю, расходимся, и я в политику больше не лезу.

После встречи с Наумовым я поехал к Козулина, на следующий день Козулин провел встречу с семью послами Евросоюза. Я включил запись, они все послушали. Наумов так и сказал, что Козулина посадим, следующим будешь ты. Выбора не было. Меня вывезли в Москву на самолете, и тогдашний литовский посол согласился, чтобы я поехал в Литву, позже я получил политическое убежище.

— Вы назвали имя Николая Карпенкова, очень известной сейчас лица, главы ГУБОПиК, с которым вы встречались и общались. Как вы можете его охарактеризовать?

— Когда я работал в «Алмазе», Николай Карпенков на то время руководил отделом в службе безопасности президента, и они приходили к нам в «Алмаз» на базу тренироваться. Командир ставил меня на тренировку. Я тренировал, показывал все, что умел, все, что мы делали. У меня с Николаем сложились очень хорошие отношения, он меня всегда уважал, когда они в отряд приезжали, и он просил потренировать их.

Это очень преданный человек, особенно Лукашенко. Он его никогда не предаст, он будет делать все. Как мне видится, его мечта — стать министром. Он делает все, чтобы получить эту должность. Кстати, Наумов стал руководителем службы безопасности президента именно с подачи Карпенкова. Далее Наумов стал министром, и это была уже его заслуга. Мне об этом сам Наумов говорил.

— Сейчас в «Алмазе» служит другое поколение, но некоторые люди, с которыми вы работали, еще остались, как я поняла. Известно ли вам, какие там настроения? Им приходится выполнять все же не свойственные для этого подразделения функции. Это антитеррористическое подразделение, а не для борьбы с мирными демонстрантами.

— Я могу сказать не только об «Алмазе», а пробежаться кратко по всем подразделениям. Хорошее настроение только у людей, которых я бы назвал кабинетными: следователей, участковых, оперуполномоченных. Они понимают, что за эту грязную работу нужно будет потом отвечать. В таких подразделениях, как ОМОН, «Алмаз», «Альфа», СОБР, настроение абсолютно неадекватное. С ними разговаривать на языке ультиматума — «Возьмитесь за голову, подумайте о людях» — это не работает. Лукашенко добился отделения силового блока от народа. Он втянул подразделения в агрессию, которая проявляется с каждым днем все больше и больше. Главная причина, почему люди на это идут, — абсолютная, тотальная безнаказанность. Это продолжается 26 лет. Никто ни за что не отвечает. Поэтому на нормальном языке разговаривать с ними нельзя.

— Я рассуждаю как обычный человек, не как военный человек, который выполняет приказ. Если ты видишь человека без оружия, мирного, просто ли это — начать его бить? Вы смогли бы? Делали ли вы это? Этот вопрос должен стоять перед человеком, у которого у руках оружие или дубинка.

— Да. Не помню, какой это был год, когда я работал в «Алмазе», я тогда был молодой боец в группе. Тогда «Алмаз» только переименовали в антитеррористическую организацию, и мы тогда ездили по тюрьмам. Когда мы приезжали в некоторые тюрьмы, нас выстривали в коридоре в две шеренги, у нас были дубинки. Открывалась камера, называли фамилию заключенного, «На выход» — и бежать. Они пробегали, и мы их всех дубинками, кто как мог, били. Потом второй, третий, четвертый заключенный.

— И при этом нецензурно выражались?

— Конечно. Потом они корчились от боли на той стороне. Потом опять назывались эти же фамилии, и они бежали в камеру обратно. Это был приблизительно 2000-2001 год. Кажется, это была тюрьма в Жодино. Мы там проводили свои тренировки, и начальник тюрьмы сказал, что нужно показать силу, потому что есть люди, несогласные с режимом, что-то делают плохо. Это было камер пять-шесть. Били ужасно. Это практикуется, и в ОМОНе, и в «Алмазе».

—  Такое видео с Окрестина появилась недавно и просто шокировало людей. Почему про такую распространенную, как выглядит, практику не было широко известно?

— Это особо не придавалось огласке, это не были политические заключенные. Когда сейчас пошло единение людей, на борьбу со своим же народом начали направлять такие структуры, как ОМОН. Они все озлобленные. Некоторые из них это оправдывают тем, что работают сутками, казарменный режим, так как каждое воскресенье, субботу акции, а им этого не нужно. Они получают низкие зарплаты. Первые дни им доплачивали за каждый день. Сейчас никто ничего не платит, потому что денег нет. И не заплатят, поэтому они озлобленные, применяют силу. В «Алмазе» была практика, нас этому учили, что есть жесткое задержание бандита, преступника, по-другому никак, потому что на кону твоя жизнь. Но если ты надел наручники задержанному, кто бы он ни был, прекращаются любые действия. Человека в наручниках бить нельзя, нельзя издеваться. То, что сейчас делает ОМОН, это бесчеловечно.

— То, что вы делали в тюрьме с заключенными, — это был приказ. Похоже, что сейчас такое обращение с протестующими — это тоже приказ, а не самодеятельность?

— Безусловно. Это применяется в тюрьмах и изоляторах не против одного-двух, а против большого количества. Если 15-16 человек протестующих в изоляторе, это очень просто — стать в две шеренги, по одному прогонять и бить дубинками. Лучше ничего не придумаешь, потому что то, что мы в тюрьмах делали, касалось нескольких человек, держали за руки и с двух сторон дубинками били. Человек просто по стене сползал. Это было просто месиво. Было очень жестко. Я думаю, что сейчас такого не делают.

— Как вы себя чувствовали, когда это делали?

— Никак. Просто был приказ. Абсолютно никак. Просто делал, и все. Но когда я служил дальше, год, два, три четыре… Я почему с руководством «Алмаза» был несогласен, однажды сильно ссорился… Когда проходили отбор те, кто хотел поступить в «Алмаз» (я тоже этим занимался), была полоса препятствий, потом спарринги. И на спаррингах некоторые наши ребята из «Алмаза» людей просто калечили. Был один парень из службы безопасности президента, который хотел в «Алмаз», он был натренирован, но напротив был человек с лучшей физической подготовкой. И в результате ему сломали спину. Ужасно. Я это высказал, а мне сказали, что это не мое дело.

— Все видели фотографии из Советского РУВД, где люди стоят у стены с поднятыми руками. Те, кто проходит через это, говорят о 5-6 часов такого стояния. Это тоже давняя практика?

— Да. Когда я работал в ОМОНе, так делали с задержанными, которые совершили правонарушение или преступление. Одного, двух или трех задержанных ставишь к стене, руки вверх, и он стоит 30-40 минут, больше не может. Когда руки опускает, ты просто даешь ему дубинкой, и он руки поднимает. И через такие страдания выбиваеш показания, чтобы он написал правду, что делал, и, допустим, чего не делал.

— Вы больше не работаете там, в политической эмиграции много лет, недавно принимали участие в Международном конгрессе беларусов. Как вы сейчас смотрите на то, что делают ваши бывшие соратники? Какова ваша человеческая и правовая оценка?

— Я очень серьезно осуждаю их действия. Более того, они совершают преступление. То, что сделал сотрудник «Алмаза», который выстрелил в Тарайковскага, — это преступление, за которое можно дать высшую меру наказания. Это было помповое ружье, которое применяется только от 50 метров. Об этом должен знать каждый сотрудник. Не понимаю, почему алмазовец стрелял. До Тарайковского было 20-25 метров, что и привело к смертельному исходу.

Было еще двое раненых резиновыми пулями, о которых говорят в силовых структурах. Их поместили в госпиталь, и врачи их спасли. Это неадекватное поведение, потому что сотрудник подразделения, особенно «Алмаза», знает, на каком расстоянии можно применять помповое ружье. Оно используется для прекращения противоправного действия. Менее 50 метров — смертельный исход. Мы видим на видео человека с поднятыми руками, есть подтверждение применения этого оружия, но почему-то никто ничего не делает. Я считаю, что нужно расследовать каждый случай. Брать видеофакты, выяснять личность и готовить к суду.

— Вы говорите, что силовики уставшие, злые и хотят все как можно скорее остановить. Есть способ с ними разговаривать, убеждать?

— Уже нет. Я пытался около месяца назад. Я смотрел видео с каждой акции. Я в жизни много видел, но у меня мурашки по коже шли. На людей, девочек, парней налетают пять омоновцев и просто избивают дубинками. Я пытался говорить со своими друзьями, даже теми, кто в органах сейчас работает, чтобы поговорили с теми, кто непосредственно участвует в разгонах, с омоновцами. Мои друзья поговорили с сотрудниками ОМОНа и сказали: «Игорь, даже не надо говорить, ничего не будет».

Можно посмотреть ролик Прокопьева про Сережу. Да, все красиво, нормально, но это сейчас не действует. Просить, чтобы не били протестующих, ведь это мирная акция, это же ваш народ, они же вам платят зарплату, вы же бюджетники, — это уже не действует. В одной беседе сотрудник ОМОНа сказал, что они все понимают, но не прекратят это делать, ведь они уже сделали столько, что назад дороги нет. Цитирую дословно: «На сегодняшний день мы как на войне, для нас все, кто выходит на улицу на мирные акции протеста, это враги, и мы будем стоять до последнего». Мой друг сказал, что вас же бросит Александр Григорьевич Лукашенко. Так было с «Беркутом» в Украине, так было с рижском и вильнюсском ОМОНом после распада СССР. И он говорит: мы понимаем, что он нас бросит, но теперь мы стоим как один за одного. И мы будем стоять до конца, назад дороги нет.

— Много ли таких людей, как вы, которые ушли?

— Есть. Некоторые люди из работавших со мной в «Алмазе» теперь «в штатском», в основном в России на заработках, у всех семьи. Никто в политике не участвует.

— Как бы вы обратились к мирных протестующих, которые знают, что их могут задержать, побить, покалечить на мирном протесте, и все равно выходят? Что им делать? Как им защититься?

— Я разговаривал с людьми, которые сейчас работают в системе, которым это сильно надоело. Надоело и силовая структура, и те, кто выходит, и вся ситуация. Первое, что я хотел бы сказать людям, которые выходят на протестные акции, это огромное спасибо. Я понимаю, что беларуский народ существует, беларусы как нация существуют. То, что было сделано, это огромный плюс. Если человек готов выходить, надо выходить, но нужны только мирные акции. Так, будут задержания, возможно жесткие, СИЗО, штрафы, но нужно перетерпеть, ведь я думаю, что мы сможем победить в этой борьбе против Лукашенко. Он уже не удержится у власти. Ни в коем случае не совершайте радикальных действий. Будут провокации, и это будет на руку Лукашенко. Нуны только мирные акции. Терпеть до последнего. Даже если выйдет 100 человек, это уже будет хорошо. Просто стать в цепь, ничего не нарушая. Просто мирная акция. Постояли и разошлись. Если кто-то сделает хоть что-то — вывесит флаг, напишет слова поддержки — все пойдет в общую копилку.

Насчет провокаций. Накануне выборов ко мне обратился мой анонимный источник из структуры и рассказала, что готовятся провокации, что в службе безопасности президента тренируются снайперы и со снайперскими винтовками, и с автоматическими пистолетами. На стрельбище они стреляли по мишеням в виде сотрудников ОМОНа. Согласно источнику, готовилась провокация — выстрелы в сотрудников ОМОНа, и как результат — очень серьезный разгон акции, даже с использованием армии.

Когда я узнал, хотел быстро опубликовать, но не очень получалось. Все думали, что это уже с моей стороны провокация. Дмитрий Шахраев, нынешний глава службы безопасности президента, — мой очень близкий друг. Так получилось, что мы находимся по разные стороны, но остаемся друзьями. Он был моим учителем в отряде, я с него брал пример. У меня с ним близкие отношения, и я не хотел бы, чтобы он совершил преступление. Если бы была провокация и потом, когда режима Лукашенко не стало, это доказали, то была бы тюрьма. Буквально за два дня до выборов в Бельгии и Франции согласились это напечатать, и, к счастью, этой провокации не произошло.

— Смотрите вы в будущее с оптимизмом?

— С малым, но смотрю. У меня появился свой личный долг, чтобы этот диктаторский режим, который создал Лукашенко, эта репрессивная машина, я хочу, чтобы это закончилось, чтобы народ жил спокойно в нормальной стране.

— Вы говорите, что сейчас убеждать силовиков не имеет смысла. Но все же, может, вы как бывший спецназовец попытались бы обратиться к силовикам?

— Как бывший сотрудник, как офицер сделаю последний призыв. Может, до кого-то дойдет. Обращаюсь ко всем сотрудникам, задействованным для разгона мирных акций протеста. Не совершайте преступление. Если вы боитесь быть уволенными (некоторые говорят, что друг за другом наблюдают), просто делайте вид, поднимайте дубинку, но не бейте людей, задерживайте, и если есть возможность, отпустите. Пусть человек убежит. Собирайте на будущее информацию, потому что каждый ответит за все, что сделал. Я согласен с Павлом Латушко, что если не будет достаточно доказательств, ведь кто-то был в балаклаве, есть детектор лжи, и каждый сотрудник, который работал в это время, его пройдет. Подумайте про свою семью и будущее, про свой народ, ведь вы тот же народ.

---

Текст: Анна Соусь

Обложка: Из личного архива героя, опубликовано «Радио Свобода».

---

Обсудите этот текст на Facebook