В XIX веке улица Первомайская считалась довольно злачным местом — здесь располагались казармы минского гарнизона, с которыми соседствовали публичные дома, питейные заведения и кабинет врача, лечившего сифилис. Однако после революции легкомысленное название сменили, парк на берегу Свислочи, где когда-то назначали свидания, сделали детским, и только мост через Свислочь по-прежнему зовется «Веселым».

В советские годы участок Первомайской между Пулихова и Захарова попал в так называемый «район пыжиковых шапок» — место, где селилась партийная номенклатура. Сейчас бывшая элита ушла на пенсию, а их квартиры могут приобрести все желающие. В одну из них въехала беларуская художница Зоя Луцевич, которая сумела переделать квартиру-студию в некое подобие загородного дома. The Village Беларусь побывал у нее в гостях и узнал, почему никогда не нужно делать «модный» ремонт и как превратить старый сундук в произведение искусства.

Текст

Тамара Колос

Фотографии

Евгений Ерчак

АРХИТЕКТУРНЫЙ ПРОЕКТ: серия 1-447С

РАСПОЛОЖЕНИЕ: улица Первомайская, 26/1

ГОД ПОСТРОЙКИ: 1959

ПЛОЩАДЬ: 1713 кв.м.

ЧИСЛО КВАРТИР: 32

КОЛИЧЕСТВО ЭТАЖЕЙ: 4

ПРОДАЖА: от 70 000 долларов за 1-комнатную, от 80 000 долларов за 2-комнатную, от 90 000 долларов за 3-комнатную

АРЕНДА НА МЕСЯЦ: 350–400 долларов за двухкомнатную, 400–450 долларов за трехкомнатную квартиру

АРЕНДА НА СУТКИ: 30 долларов за двухкомнатную квартиру


Район для партийной элиты

О веселом дореволюционном прошлом улицы Первомайской мы уже писали в тексте «Студия дизайнера на улице, где в XIX веке стояли публичные дома». Более ста лет назад район имел дурную славу, как, впрочем, и парк на берегу Свислочи (ныне место для семейного отдыха). Дело в том, что на Веселой улице размещались казармы минского гарнизона. А где военные, там, в те времена, и выпивка, дебош и проституция. Так что на Веселой одновременно работали как публичные дома, так и кабинет врача-венеролога — первого в истории Минска санитарного врача Петра Грацианова. А в здание по адресу улица Веселая, 8 переехал основанный в 1895 году бесплатный родильный приют, ранее размещавшийся в доме графа Чапского.

После революции новая власть посчитала название сомнительным, и переименовала улицу в Первомайскую. Это имя оставалось неизменным на протяжении десятилетий, даже во время немецкой оккупации — Первое мая было праздником и в гитлеровской Германии.

Сейчас о «веселом» прошлом напоминают домики на перекрестке Первомайской и Красноармейской. Для Минска бежевые дома с черепичной остроконечной крышей — настоящая экзотика, «как в Европе». Даже их расположение нетипично: не в ряд, а с отступами, изломанной линией. Также форма зданий не придерживается типичного параллелепипеда — встречаются и многогранники.

Окончательно преобразили этот квартал литовские реставраторы в конце 80-х: они навели лоск, покрыли крыши качественной черепицей, сделали кованые решетки на балкончиках. После реконструкции на первых этажах зданий, ранее бывших исключительно жилыми, появились магазины.

На табличках на стенах указаны разные годы постройки: как 1918, так и 1948 — квартал возводился в разное время. Однако не все даты на жилых паспортах в Минске точны. На многих дореволюционных домах пишут просто «1917» или «1918» год. А «1948» — на зданиях, которые восстанавливались после войны, хотя они могли быть построены и до второй мировой.

Чуть дальше, за мостом через Свислочь, — совсем другая Первомайская. Жилое пространство между улицами Пулихова и Захарова в советское время считался престижным местом и даже звалось «район пыжиковых шапок» — из-за привычки номенклатуры носить меховые шапки.

Строительство домов для партийной верхушки стартовало в начале 1970-х, когда управление делами ЦК КПБ решило увеличить масштабы своей строительной деятельности. Видимо, одиночных домов для нужд партии уже не хватало. Для беларуской элиты между Пулихова и Захарова построили сразу нескольких кварталов жилых домов — по нестандартным для Минска проектам: из желтого кирпича или облицованных плиткой «под кирпич», с толстыми стенами и просторными комнатами. Параллельно строилась и полагающаяся статусу местных жителей инфраструктура. Причем для школ и детских садиков использовались индивидуальные экспериментальные проекты.

Конечно, в «районе пыжиковых шапок» проживали не только партийные работники, но и представители научно-технической и творческой интеллигенции, например, известные беларуские поэты и писатели: Пимен Панченко, Иван Чигринов, Борис Саченко, Кастусь Киреенко.

В те времена прописка на Пулихова или его окрестностях автоматически сигнализировала, что ее обладатель — «человек со связями». Теперь же квартиры могут купить все желающие — вопрос лишь в цене. Все-таки район не потерял своей привлекательности.

«С квартирой вышло как в анекдоте»

Зоя Луцевич

Живет в квартире-студии по адресу улица Первомайская, 26, корпус 1

Я изначально хотела себе маленькую квартиру. У меня был опыт жизни в большом доме, и я знаю: чтобы так жить, нужна домработница. Ну, или придется ничего не делать, а только заниматься домашним хозяйством. Большой дом требует необыкновенных усилий.

Я предпочитаю его иметь теоретически, в планах (потому что это дом моей мамы), а жить в квартире меньше своей мастерской. Ведь для художника самое главное — иметь огромную мастерскую и квартиру, в которую можно приходить спать. Хотя в моей мастерской тоже можно совершенно спокойно жить: там есть все условия, в том числе шикарная душевая с арт-ремонтом. Однако мастерскую надо периодически покидать, чтобы дышать свежим воздухом и отключаться от работы.

С квартирой у меня вышло как в анекдоте про Рабиновича, который раньше жил напротив тюрьмы, а теперь живет напротив своего дома. Напротив — моя мастерская, где я практически родилась и провела там все детство: родители всегда брали меня с собой на работу, а на работе они жили. Два года назад я сказала своей подруге, которая работает риелтором: «Хотелось бы малюсенькую квартирку,». Она меня очень хорошо знает и понимает, чего мне нужно от жизни. Так что это была первая квартира, которую она мне предоставила — я человек одной квартиры. На самом деле я даже не знала, что здесь есть этот дом, потому что он такой маленький, четырехэтажный и в окружении высоток. Это застройка 50-х годов, так что из окна у меня — Минск пятидесятых. Просто полный кайф.

Квартира долго не продавалась, потому что не все хотят первый этаж. А мне понравилось. Я только проверила перед покупкой по совету подруги-архитектора подвал, чтобы там не было влаги и всякой живности. Подвал оказался потрясающим. Последней каплей стали слова риелтора: «Зоя, если ты не купишь эту квартиру, я ее куплю сама, перестрою, и продам в 10 раз дороже». И я купила.

«Самое главное — не делать ничего модного. Это страшно»

Моя квартира меньше моей мастерской на 10 квадратных метров: мастерская почти 60, а квартира 45 со всеми удобствами. Я ничего не сносила, а просто сняла двери. Конечно, люди могут себе нагородить и 100 комнат на 40 квадратных метрах, но я из тех, кто все разрушает и разгребает. А здесь было достаточно снести две двери и поставить перегородку, чтобы отгородить жилое пространство от спального места.

Мой прекрасный друг Андрей Басалыга, художник, который также занимается интерьерами, помог провести всяческие коммуникации. Вообще, мои друзья сделали из совершенно стандартной, хорошей квартирки вот такую студию с европейским налетом. Может, она не совсем обычна для беларусов, потому что у нас очень любят дворцовый стиль: «дорога-богата» и пять люстр на пяти метрах потолка. И натянуть еще что-нибудь. Мне же такое не нравится. Когда мне говорят, что «надо выравнивать», я отвечаю, что не надо ничего выравнивать, все хорошо как есть. Я даже хотела специально сделать одну стену кривой, но мой гениальный строитель ответил: «Извини, я не буду, делай сама». Он хирург — настолько все делает по линеечке. В итоге оставили как есть. Но если бы она была изначально кривой, я бы ее не трогала.

Сейчас модно везде кирпич совать — даже если его нет, все равно всунут. А так как здесь изначально кирпича не торчало, я подумала: сегодня модно, а завтра не модно. В дизайне самое главное — не делать ничего модного. Это страшно. Если вы сегодня сделаете свою квартиру модной, через год она будет убогой и ужасной. Квартира должна быть эклектичной, чтобы любой предмет, который вы туда принесете, мог там прижиться.

У меня же просто так не принесешь. Это даже хорошо — я перестала тратить деньги на красивые, но совершенно ненужные вещи, например, на лишнюю посуду, мебель и ткани. Все, что здесь есть, осталось от прежних хозяев.

«Это напоминало убогую деревенскую больницу»

Вообще, дом потрясающий. Здесь такие толстые стены, что у меня иллюзия, будто я живу в частном малюсеньком доме в центре города. Первый этаж, и ты не слышишь никого.

Это счастливая квартира, я в ней счастливо живу. Мне здесь нравится все. До этого я жила в другой квартире — она и сейчас есть, старый дом за Оперным, построенный немцами. И там был другой ремонт, совершенно артистический и абсолютно классный. Строители шалели, как я его делала. До меня там жил человек, который вообще ни за чем не следил: он был то ли ученый, то ли литератор. И когда я сорвала обои со стен, рисунок перепечатался на штукатурке — вышли практически фрески. Так что мы просто закрепили все это бесцветным лаком, и получились этакие обшарпанные стены.

Строители мне говорили, что лучше все выровнять и сделать штукатурку под старину. Но я не понимаю, зачем тратить деньги на такое? Наши люди не понимают, что ценно то, что уже есть. Что не надо старое обновлять, а потом состаривать, это на грани идиотизма.

В той квартире у меня получилось две комнаты: желтая и зеленая, а еще оранжевая прихожая с бордовым полом и потрясающая кухня, где раньше все было покрашено жуткой голубой эмалью. Когда я это увидела, то обрадовалась: взяла топор и отбила все. Потом развела краску и покрасила в голубой. Получилась такая красота, как на старинных фресках, что мой друг Гена Козел, когда пришел в гости, сказал: «Зоя, ты же не будешь вешать никаких шкафчиков?». Я ответила: «Ни в коем случае» — и он меня бросился целовать. Да, посуда у меня стояла где попало, не было рабочего пространства для готовки, зато для глаз и для души имелось все что надо.

А потом я решила эту квартиру сдать. Первые ребята были классные, только вошли и сразу сказали: «Берем». Но им на смену пришли замечательные девушки. Первое, что они сделали — это закрасили все белой краской. Когда я пришла, мне стало дурно — это напоминало убогую деревенскую больницу. Нет, я не против, каждый должен обустраивать дом под себя. Но я не думала, что у молодых людей, на 20 лет меня моложе, такие приоритеты. Такой типичный беларус, которому важно, чтобы было «как у всех», чистенько и аккуратенько. Да, спасибо за аккуратность, но я такого не понимаю. Я в этом плане не совсем, наверное, беларус.

«Строитель ругался: «Это не будет красиво!»

В моих квартирах очень мало моих картин. Так как я очень люблю своих родителей и считаю, что это лучшие художники Беларуси, которые находятся на мировом уровне, у меня дома — картины моей крестной Зои Литвиновой и родной мамы Светланы Катковой.

В этом доме только одна картина моя, и то потому, что так захотел мой муж, Олег Варвашеня. Ему нравится не все, что я делаю, поэтому, когда ему что-то нравится, меня это искренне радует. Я собой стены завешивать не люблю, и в мастерской тоже. Если там что-то и висит, то лишь как повод посмотреть еще раз на удачную работу и вспомнить, как я ее делала, или не забыть, как выглядят другие работы из цикла.

Картину с цветами, нарисованную моей мамой, я должна была по ее просьбе подарить нашим родственникам. Но оказалось, что им совершенно пофиг на наши картины, так что я нарисовала им копию, а эту оставила себе. Я счастлива, что она у меня есть. Раньше она висела у меня в спальне, но теперь мне так захотелось весны, что я ее перевесила.

Кто-то, покупая квартиру, избавляется от идущего с ним багажа. А я избавляюсь только от некрасивого — комфорт, удобство и практичность всегда оставлю. Не все же дураки. Вот здесь, например, жил очень умный человек, который вот так поступил с кухней, сделал нишу для холодильника. Мне кажется, она была перестроена, потому что кухня слишком хороша.

На столе, идущем вдоль стены, стоит керамика моей мамы времен первого курса института. Никто так керамику больше не делал, ни до, ни после нее, настолько талантливый самобытный человек. Такие вещи мирового уровня — очень трудно установить их страну происхождения. Они, опять же, не модные и не привязаны к какому-то стилю, направлению и прочей ерунде.

Рядом лежит настоящий гранат — я его собираюсь обработать и расписать. У меня страсть как у моей мамы: все, что видишь нерасписанного, расписывай. Для меня это очень естественно. Расписанным он проживет вечно, если не разбить молотком. То же самое с яйцами, которые расписывают к Пасхе — у меня справа от телевизора две штуки. Они высыхают, а желток превращается в зернышко.

Мойка — это медный тазик, который мой строитель приспособил под мойку. Причем мы уже купили обычную мойку, а потом мама у кого-то купила для меня этот тазик. И я сразу: «Нахер мойку».

Что касается отделки, то я сразу сказала, что не буду покупать никаких дорогих материалов. Во-первых, потому что у меня тупо нет на это денег. А во-вторых, чтобы доказать всем, что можно сделать нечто стоящее из мусора или вообще из ничего, если у тебя есть вкус и творческий подход. Поэтому я просто ехала на строительный рынок, забирала ящиками разную строительную плитку, а потом приходили Литвинова и Каткова, и мы втроем выкладывали на полу комбинации. Мой строитель ругался: «Это не будет красиво!». А мы его убеждали, что «будет, не волнуйся». Он говорил, что так никто не делает, а мы отвечали: «Знаем, но так хотим». В итоге человек был удивлен, насколько красиво получилось. Он изменил свою точку зрения, а мне кажется, что это очень здорово — когда мы можешь убедить человека изменить свое мнение, отношение и прочие вещи. Сейчас он строит себе маленький домик, и я уверена, что он тоже сделает там что-то особенное.

Хорошей плитки тут совсем немного — только у входа. Та плитка называется «Сафари» и выглядит как жаркий песок, мне она очень понравилось, потому что мы делали ремонт зимой. Вопрос ведь в чем — если ты живешь в холодном климате, квартира должна быть «теплой», если в теплом — «холодной». Поэтому у меня синяя кухня, а все остальное — в теплых тонах.

Лук на блюде с берлинского блошиного рынка достался мне от моих друзей, замечательных художников. Они уехали из Минска в деревню, выращивают там лук, и подарили целый мешок на Новый год.

Рядом стоят флакончики от Олега Выглазова — это наш великий парфюмер, член Нью-Йоркской академии наук, кандидат химических наук. А еще он по совместительству художник, искусство его расслабляет. Олег периодически дарит мне что-то из своей новой коллекции или всю коллекцию целиком. Мне безумно повезло: ему нравится, что я рисую, а мне — что он делает. У нас такой слезливый обмен: я получаю от него духи и плачу, а он получает от меня очередные краски и холстик и тоже плачет. Обнимемся и плачем.

«Наши люди боятся искусства у себя в доме»

В гостиной у меня стоит расписанный сундук, который я приспособила вместо стола. У меня должна была быть выставка в Питере, к которой я расписала очень много мебели, но она не состоялась, и в итоге сундук остался мне. Это очень удобно: такой журнальный столик, а внутри склад для всякой ерунды.

У меня много мебели, которая не продается — настолько наши люди боятся искусства у себя в доме. А ведь если сходить во дворцы, там вся мебель — или расписная, или инструктированная, или резная. Простая мебель, вроде этой табуретки, — она же не от того, что мы такие модные и продвинутые, а от бедности.

А вон тот стол у входа построили мой муж с братом. Вообще, это массажный стол: я убираю с него всю эту красоту, кладу толстый гимнастический коврик, ложусь, и меня массируют. Мы сначала хотели купить готовый, но потом сделали сами из досок, оставшихся после ремонта на кухне.

Вообще, я очень боялась здесь мебель городить. Например, в гостиной одно кресло, а могло быть два — это румынское кресло 60-х годов, я забрала его у мамы, потому что оно очень удобное и легкое. А массажный стол так вписался, что люди на него даже не особо обращают внимание.

Почему у меня так много картин с Богородицей? На каждое Рождество моя крестная, Зоя Литвинова, делает рождественскую серию картин и посылает ее в Австрию. И каждый год я забираю по картинке себе в коллекцию. Их много, и они все разные. Это не имеет отношения к большой религиозности, просто открытки на новый год.

Справа от телевизора картина — это я с мамой, мне тут четыре года. Рядом рисунок рыжей собаки — потрясающая эзотерическая вещь. Дело в том, что мама всем нарисовала разных собак, а мне вручила вот эту. А потом, где-то месяц назад, мне привезли уличную рыжую собаку с поломанными ребрами.

«Дом-панорама» — преступление для города»

Это козырный район: здесь жили дипломаты, министры и прочие люди, для которых строили хорошие дома, уютные квартиры с хорошей планировкой. А сейчас они уже умерли, и их дети эти квартиры продают.

Это вообще сложный для Минска вопрос — как обращаются со старыми районами. Почему Минск выбрали столицей Беларуси? Он оказался в центре, на перекрестке двух дорог. А так могли выбрать любой другой город — Брест, Гродно, Могилев. И они бы процветали, и их бы разрушали и сносили старое, чтобы построить «новое и красивое» из стекла и бетона.

К сожалению, люди, которые управляют нами, не минчане, и потому ничтоже сумняшеся влепили гостиницу на проспекте (не-Кемпински), которая гниет и разрушается. Я гуляю в парке каждый день, и вижу эту гостиницу, которая стеной отделила городскую красоту. Как сооружение, оно совсем неплохое, с архитектурной точки зрения, может, даже лучшее в Минске. Но какого хрена оно построено именно в этом месте?

Хотя, по-моему, намного хуже «дом-панорама» у Свислочи — он убил лучшую панораму города. Помню, напротив, в здании, где магазин «Алеся», жили наши друзья-архитекторы, и все пейзажи мои родители писали с балкона их дома, потому что оттуда открывался потрясающий вид на Свислочь. Были холмы, река, красота — и внезапно строят этот дом. Это преступление для города.

Я считаю, что «дом-панорама» — самое ужасное сооружение в Минске. Все остальное не так важно, но когда ты убиваешь красоту своим отвратительным сооружением… Если бы оно хотя бы было построено вверх. Но нет, в длину! Потому что мы не умеем строить небоскребы.

По моему мнению, такие архитекторы очень любят деньги. Если бы ему заплатили денег, чтобы этот дом разрушили, думаешь, он бы не согласился? Как говорил Борис Моисеев, «я бы таких артистов сжигал».