Дзе ты жывеш«Аёй, брат, куда мы попали?»: Я живу в одном из самых старых и затерянных домов Минска
«Меня на выборах не смогли найти в списках»
В Минске есть несколько домиков, про которые можно сказать, что стоят они в самой глуши, вдали от любого жилья, скрытые от дорог перелесками. Но при этом дома построены вплотную к железной дороге, и если «с земли» дома увидеть непросто, то из окна электрички — запросто. А еще по какой-то причине эти дома не рисуют на картах… The Village Беларусь посетил два таких дома на отшибе и поговорил с их жителями.
Текст, фотографии: Александр Лычавко
Эти дома — не просто так дома. Это так называемые железнодорожные казармы, или железнодорожные будки, — дома, где жили железнодорожники вроде путевых обходчиков. Причем дома очень, очень старые: жилье на их месте отмечено еще на картах конца 19 века. Возможно, это — одни из самых старых домов Минска.
«Какая тут гисторыя, просто жисть такая»
Владимир Малашко
Адрес: Академгородок, улица Франциска Скорины, 34а
Железная дорога: Московско-Брестская (направление на Борисов)
Расстояние до рельсов: 12 метров
— Дому сто лет. Да ему даже и больше. Никто толком не знает, когда поставили. В общем, он строился, когда построили железную дорогу. Его строили специально для обходчиков. У каждого была определена своя территория, соответственно и дом стоял. Я не вникал в эти подробности, почему он стоит так далеко от станции.
Мы здесь живем с 1974 года, я тогда уже учился в училище. Я сам из Слободщины. Малашко — это фамилия матери, а по отцу я Метто. Предки французы, нечистая сила. В 1812 году прадед в плен попал. Они жили, где 9-й километр, где памятник, туда дальше, место называлось Карниз-Болото. А потомака, в тридцатых годах, там сделали полигон, а их переселили в Слободщину. Мы там и жили, не доезжая Кургана Славы, там Третий поселок. Сейчас там расстроились, а тогда хутора были, домов шесть, один одного хуже. Там с водой плоховато было. Вот матери предложили новое жилье. Ей давали квартиру в Городище, со всеми удобствами, но ей земля была нужна, вот из-за этого огорода она сюда и полезла, на этот отшиб.
Здесь жили три семьи. У меня самая маленькая комната, мне одному хватает, — раньше тут жила женщина с ребенком. А здесь Петя и Алла жили, с двумя детьми. А вот в той комнате сейчас сосед живет, каждый день ночует тут. Не все жившие были железнодорожниками, но так или иначе связаны с дорогой. Алла была диспетчером или кем-то. Теперешний сосед тоже поработал на железной дороге, монтером был, водителем.
Брат у меня железнодорожник: кончил техникум в Бресте, поработал на железной дороге, потом ушел в метро. Я сам, когда учился в училище, то на каникулах сезонно работал на железке.
Сейчас этот дом непонятно к кому относится, ни ремонта, ничего… Но все требуют. И Первомайский (представитель Первомайского района — прим. The Village Беларусь) пришел: поубирать надо, а то все позарастало. Мы вообще относимся к Партизанскому району, а живем, считается, в Первомайском. Мне сосед объяснил: все что в 30 метрах от железки, — касается только железной дороги. Так что, выходит, мы к Первомайскому району отношения не имеем. И хотя адрес у меня по улице Франциска Скорины, Первомайский район, все-таки относимся к Партизанскому. Я пошел на выборы к областному роддому, так меня не могли в списках найти. У нас же и адрес странный. Это сейчас я прописан по Франциска Скорины — Первомайский район, а всегда было — улица Дачная, 739. Это не номер дома, там и домов-то столько нет, это железнодорожный километр, считая от Москвы. Год или два как поменяли адрес. И в паспорте записано: Скорины, как положено, но Партизанский район. Дачная — это Степянка, Партизанский район, а эта сторона уже — Первомайский. Вот разберись вот, бог знает что. Так и выходит: живем в одном районе, прописаны в другом. А мне какая разница? Дом-то как стоял, так и остался стоять. Я-то с места не сдвинулся, это дом переехал, ха-ха. Я в военкомате удивился: как вы меня тут вообще нашли?
Когда надо объяснить, где я живу, как ко мне попасть, я объясняю: садись на такой-то автобус, выходи на такой-то остановке. И иди к железной дороге — не промахнешься. Это раньше, когда только переехали, тогда да, найти было трудно. Но военкомат нашел, и милиция нашла, хе-хе-хе.
Когда переехал, тут вообще ничего не было. Еще и Уручья не было, только поля были. Надо было или идти на станцию Озерище, или за кольцевую дорогу, на конечную 25-го автобуса. Летом еще нормально, а зимой, по шпалам… Какое там нравилось! Ты что, издеёшься: пешком, зимой, по этих шпалах шпарь на работу…
Тогда на огороде даже никакого забора не было: ну некому тут лазать. А цяперака… Проходной двор. Как дома нет никого, народ шастает, кому не лень. Тутака, как Уручье появилось, от наших курей только пух остался в лесопосадке. На шашлыки идут — смотришь: курицы нет, только перья валяются. Народ же у нас такой. Мать держала курей, коз, овец, свиней. Только что коровы не было. Я ей говорил: заччэм тебе это? У кого малые дети, тому молоко чуть-чуть продавала. А по осени — тесть братов приедет, разделает скотину. А я ничего не держу, все в магазине есть. Нет смысла и огород садить, столько народа ходит. Раньше, пока забора не было, сцежка проходила прямо у моего окна. Летчики ходили — раньше ж там в Липках был большой аэродром.
Собака вот приблудная, прибилась тут, подкармливаем. Такая и пришла — с ошейником. Жалко стало — подкормил. А теперь все, тут и живет. Э, какая с этого колокольчика польза. Я даже не знаю, кобель или сучка. У меня была собака, помесь овчарки и волка, я его еще щенком вот тут вот подобрал и вырастил. Такой был, что только глянет — так люди обходили дом стороной. Даже не гавкал, пытался, но не получалось, просто завывал, на цепи сидя. Умный пес был. Как-то соседский пацан игрался в мяч, у нас там будка стояла, и волк этот в ней. Тут и человек бы не выдержал, если по тебе мячиком простреливают постоянно — бах, бах. Ну, не искусал он малого, но, так, покусывал. Соседка прибежала: ой, этот твой волк!.. Ну, я и отдал его другу в Колодищи. А тот не привыкший был к таким большим собакам, отдал брату. А брат коров держал, вот, говорит, коров будет пасвиць. И пустил его в стадо. Коровы на этого волка глядят — давай копытами землю бить. Ну, волк есть волк. Короче, застрелили его. Я говорю: ё***шумать, ну отдал бы ты мне его обратно, зачем было стрелять?!
Стоит дом, хотя и трещину немного дал. Столько войн повидал, но ни одна бомба не попала. Если его разобрать и по-новой сложить — получится хороший будан. Стены толстые и кирпич царский. Но современный дом, если бы тут стоял, давно бы уже развалился. Тут каждый день землетрясение. Поезд прошел — все вот так вот ходит, шевелится. Мы с братом, как переехали, сели: давай, говорит брат, по чарке зробим. Налили по полной. Тут какой-то шум. Гляжу: рюмки затряслись. А-ёёёё… Дык куда мы попали, браток?
Тут из удобств — только колонка с водой была. И то надо качков 20-25 сделать, пока пойдет, но вода вкусная, мягкая, она ж без хлорки. Летом огород поливаешь, каждый день качаешь воду, она не застаивается. А зимой, когда реже, то со ржавчинкой. А потом уже с хозяйства подвели автоматическую колонку.
В доме две печки, зимой протопишь — и на следующий день еще тепло. Сейчас надо дрова заказывать. Раньше нам, поскольку служебное жилье, скиду делали. А сейчас не знаю. Вот получу пенсию — поеду. Я как переехал, привез сюда плиту, она от газового баллона работает. Тут и магистраль газовая проходит рядом. Но отвод сделать — это ж денег стоит, а кто его знает, будут сносить этот дом, не будут…
Тогда газеты выписывали — так надо было ходить забирать в Липки, сюда почтальоны не ходили. В августе я пошел на пенсию — уже ж 62 года, я 1958 года рождения. И до октября ни одной пенсии не получил, три пенсии не принесли. Или почтальон не доходит, или они там что-то химичат. Я говорил: так переводите мне на карточку. Отвечают: нет, мы вам именно привезем. Ну так вот, ждал, в долги позалезал.
Телефон раньше стоял, мастер же жил, ему нужен был. А сейчас сосед убрал, зачем он нужен. Телевизор есть, не отсталые ж люди, все у нас есть. Вечером смотрю телевизор или читаю. Я до армии на МТЗ работал, а потом трактористом на полиграфкомбинате на площади Якуба Коласа. Всякий брак вывозил, тогда ж выбрасывали просто. Что понатягивал, то и читаю. Дюма вот читаю сейчас, про мушкетеров.
Тут не каждый уживется, тут привыкнуть надо. Днем ходишь, не замечаешь, а ночью, когда тишь… У меня трюмо стоит, и видно, как оно шевелится, движется все. На койке лежишь — она шевелится. Бывает, лежишь летом, а тишь вокруг, поезда не ходят — значит, что-то где-то стряслось.
Мы разговариваем на улице, и в этот момент рельсы начинают тихонечко свистеть: над округой разносится едва уловимое «с-с-с…», — приближается поезд. Собеседник тут же определяет: товарняк.
Сколько тут за день поездов проходит! Кто б взялся подсчитать — бумаги б не хватило и памяти. Зимой идут и идут, а летом, когда жара, ограничивают. Давно уже на слух отличаю. А кто-то еще додумался прямо напротив дома стык рельсов сделать. Оно ж бьет капитально. Такой шум поднимается от этих стыков!
Помимо стыка рельсов, прямо напротив дома Владимира — отметка «С» на столбе: в этом месте машинисты при движении в сторону Колодищей должны подавать сигнал.
Поезда уже — обыденно, от них не просыпаешься. Я и так обычно рано встаю, без будильника. Часов в пять утра, чтоб не спеша, потихоньку. Да и удобств же у меня нет: проснешься, в туалет сбегаешь.
Предлагали и переехать, отчаюги были такие. Давай, мол, мы тебе квартиру. Я говорю: что ты тут нашел хорошего? И потом, как это я перееду, это ж не частный дом, а служебное жилье. Да и власти не хотят нас переселять. Тут прописаны были я с мамой и брат с семьей, у брата трое детей. Это ж всем надо квартиры давать. Кто в этом заинтересован? Никто не предлагает. Только приедут, мозги покомпостируют: тут не так, тут не этак. Огород вон зарос, заставляют выкашивать. Мать, пока жива была, следила за ним. После ее смерти я еще года два огородом занимался, картошку там, огурцы, — такое, что не особо кропотливо. А потом плюнул. Поливать надо, полоть. Ну а мне оно надо? Пошел да купил в магазин. В магазин хожу в Уручье. Тут же рядом совсем остановка — автобусы 25 и 64. А в Озерище пришлось бы пешком идти. Так что насчет магазинов тут нормально.
У меня, слава богу, своей семьи нет, а у брата вот одни девчата. Он живет в Колодищах, приезжает часто, вот вчера был. Смотрит, пью я, не пью, проверяет, есть ли в холодильнике еда. Говорит, будет выписываться отсюда.
Ничего тут хорошего нет. Все завидуют этому месту: вот то, вот это. Ничего тут хорошего. Какая тут гисторыя, просто жисть такая. Привыкаешь ко всему.
«Папа, куда ты нас привел: в собачью будку?»
Софья Белолипецкая
Адрес: Лошица, улица Прушинских, 47
Железная дорога: Либаво-Роменская (направление на Осиповичи), через Минск прошла в 1873 году
Расстояние до рельсов: 15 метров
— Дом уже стоит больше ста лет. Я не знаю, сколько лет, но мы живем с 64 года. Мы работали на железной дороге: и муж, и я.
Я родилась на Копыльщине в 1928 году, мне 93 года. В войну я была там, а как нас освободили, то молодежь позабирали, и меня мобилизовали на работу на Урал, на военный завод в Орске, мы там формовали и отливали части для танков. Там я работала шесть лет, а вернулась в 1950 году. Родители были еще живы, жили там же, в Копыльском районе.
Муж у меня из России, из Воронежа. Белолипецкая — это по мужу, а девичья моя фамилия Курчик, у нас там много Курчиков было на родине.
Муж на фронте не был, но семь лет в армии служил. А его брат и сестра были в Осиповичах, они его и позвали к себе. А я как вернулась из города, то уже не хотелось оставаться в деревне, в колхозе. Приехала подруга, кажет — поехали в Осиповичи, я тебя на работу там устрою. Ну, я и согласилась. Приехала в 6 утра, она меня к себе в общежитие завела. По одной стороне жили женщины, по другой мужчины. И он там тоже жил. Пришел на обед, а там я. А уже вечером взял билеты, я вышла из комнаты, а он в калидоры мне талоны дае. Не знал, как меня зовут, говорит: «Девушка, пойдем в кино». Я подруге говорю: «Слушай, Мария, гэты хлопец зовет меня в кино. А я боюсь, я же его не знаю». А она отвечает: «Оой, ты что, за ним же все [бегают], таки ужо парень, что все за им». Ну, я и пошла в кино. Так и познакомились. Месяца, наверное, два походили и поженились.
Жили мы в Осиповичах, а работал он здесь, в Минске, механиком. Кажный день ездил на работу в Минск, было ж далёка ездить. И вот дали нам, предложили еты домик, мы переехали. До нас здесь жили бригадир, мастер жил. Но они пополучали другие квартиры, а мы временно приехали. Я-то не хотела, как приехали, как показали мне — тут ничего нет, я не хотела сюда. А его друзья говорят: ой, не слушай ее, — вот и привез меня сюда.
Дети были еще малые, один в четвертый класс ходил, другой — в второй. Они как увидели, говорят: «Папа, куда ты нас привел: в собачью будку?» Тогда ж хуже было, чем сейчас, маленькая хатка была, действительно, как собачья будка. Мы приехали осенью, перезимовали, и нам уже тогда калидор пристроили, кухню пристроили, больше сделали, обшили домик.
А как начали жить, то и понравилось. Нам сказали: хотите — можете в очередь на квартиру стать, но мы не захотели. Купили корову, держали хозяйство, жили хорошо и работали до самой старости. Нам нравилось тут. Воздух чистый, хотя и кольцевая дорога уже тогда была.
Домик тогда был голубым, и его все время красили на голубой: приезжали железнодорожники и красили сами. А уже лет семь, может, как покрасили на такой цвет [желтый].
Уже лет с восемь, примерно кода муж умер, адрес у нас — по Прушинских. А до этого было просто: 490 — й километр, даже без улицы (вероятно, отсчет километража от узловой станции Бахмач в Украине — прим. The Village Беларусь). И кому было надо, тот знал, где нас искать. Называли его просто: железнодорожный домик. Газеты мы не выписывали, когда надо было — сами ходили на почту. А скорая сама находила дом. Железнодорожный дом.
Он как обычный деревенский дом. В хате одна комната и кухня, русская печь с плитой, а в комнате печка-грубка. Во дворе погреб. Когда до нас мастер жил, тут специальная кладовка была, рабочие инструмент хранили.
Бани своей нет, как моложе были, ходили в [общественную] баню, а потом стали к детям ездить. Раньше колонка была, а теперь вода что-то стала желтая такая, уже мы ей не пользуемся, только постирать. Если надо для чего — дождевую набираю, а пить мне дети привозят питьевую.
На окнах решетки, потому что к нам лазили. Мы ж работали, а пойдем на работу — окна выбивали, залезали. У нас же все свое было, хозяйство, вот и думали, наверное, что денег много в доме есть. Но мы дома много денег не держали, а все же решетки поставили. Как поставили — так лазать перестали.
Но было не страшно. Теперь хуже стало, а тогда как-то спокойней было. Хоть тогда к нам по окнам лазали, но это ж бомжи, они все время были, по кустам где-то лазали. Звери не заходили: ни лоси, никого не было. Тут хоть ничего не было (микрорайона Лошица — прим. The Village Беларусь), но людей много ходило. Из деревни Колядичи в магазин ходили постоянно. Магазин — тут недалеко, с километр, где 10-й кирпичный завод. Автолавка не приезжала, магазин же недалёко, вон туда вон пройти, за пути.
Кирпичный завод №10 открыли в 1950 году после того, как выявили в этой части города большие запасы суглинков, подходящих для производства стройматериалов. Завод рос, и вскоре его преобразовали в Минский комбинат строительных материалов. Постепенно вдоль улицы Серова и прилегающих разросся жилой поселок, чья архитектура не менее интересна, чем в Осмоловке или Тракторозаводском поселке. А с 1994 года комбинат носит привычное нам название «Керамин». Впрочем, некоторые старожилы до сих пор называют и завод, и район «десятый кирпичный». Скорее всего, Софья имеет в виду магазин №15 Райпищеторга Октябрьского района (ул. Серова, 3А) или магазин №56 Минхлебторга (ул. Пирогова, 2), от ее дома до магазинов примерно 1,5 — 1,8 километра. Гастроном в здании на Серова работает до сих пор.
Сразу, как приехали, поезда мешали. И сейчас дети, когда приезжают и ночуют, то им мешают. А мы привыкли, мне не мешают. Как тяжелый поезд идет, то слышно, как трясется все. Пассажирский поезд — он легкий, а когда идет груженый, грузовой, то слышно, у него ж совсем другой звук. Когда один за одним идут, а когда пореже.
Когда пустили новый поезд (скоростные электрички Stadler — прим. The Village Беларусь), у меня никакого удивления не было. Хотя я начинала работать еще с паровозами, потом тепловозами.
Муж был дефектоскопистом, проверял рельсы, а я работала на переезде, метров двести от станции Минск-Южный. На работу ходила пешком, а потом, где Рыбокомплекс (на улице Стебенева — прим. The Village Беларусь), пустили автобус, — стала ходить туда. Один раз я на доску почета попала. Там же, где Минск-Южный, уже город, машин полно, и пока поезд пройдет, то с одной стороны выстроятся, с другой. Вот уже сигнал, что поезд идет, сигнализация. А тут машина выехала на переезд и заглохла. Грузовая. Ну, я скорей перекрыла, светофор опять сделала красный. А поезд грузовой был, длинный. И уже, как рассказывали те, кто работал: сигнал красный, и поезд остановил, раптоўна, и вагон об вагон, вагон об вагон. Ну ничего, все в порядке, до машины не доехал, остановился за несколько метров. Вот так попала на доску почета, премию дали.
Я сама поездами давно уже не езжу. Когда в город надо было — садилась на автобус. А потом дети повырастали, покупляли машины, и если надо — везут машиной.
И скучать не было когда. Мы ж работали, и огород у нас, и хозяйство: корова, свиньи. Я уже и за огородом не слежу, это дети сами посадили. Жены их не захотели копаться, так они сами. Пока муж был, вот там и яблони, и смородина, и малина, там все было.
Вот тут, недалёко, была деревня Вилковщина, две улицы. Оттуда постоянно приходили, молоко брали. А в деревню Лошица не ходили. Тут был колхоз, и отсюда до самой Лошицы поля засеянные, коров тоже пасвили из колхоза. Дети ходили в школу на десятый кирпичный, пути перейдут и дальше по дороге. Играть ходили сюда в Вилковщину.
Деревня Вилковщина, войдя в состав города, стала двумя улицами: собственно Вилковщина и Марата Казея. Улицы были зажаты между железной дорогой и заводскими заборами. Деревня опустела около десяти лет назад, последние хаты снесли весной 2016 — го. Но, в отличие от дома Софьи, «Белкартография» до сих пор рисует дома на этих улицах на своих картах.
На пенсию пошла в 82 — м году, а муж еще немного работал. И на железной дороге помнят меня, каждый раз, когда день рождения или день железнодорожника, присылают премию.
Бывало, раньше приходили люди сфотографировать дом. Но сейчас почти не приходят. Я из дому почти не выхожу, у меня ноги болят. На выборы я не ходила, и ко мне никто не приходил. А может, и приходили, но у меня ж тут закрыто, я в доме сижу, не выхожу. Это вот сейчас собака брешет, брешет — нехта, значит, пришел. Собаке уже лет восемь, но зовем его Малыш.
Я себя считаю городской жительницей, ведь город-то рядом. И сразу по приезду тоже считала горожанкой. У меня полно родни в Минске. Если когда в гости — то ко мне идут. А раньше и мы ходили, а к нам ходили в гости. Работали посменно, и если на выходные оставались дома, то всегда гостей полно и полно было.
Скучно одной, конечно. Сижу дома, телевизор смотрю. Если б не телевизор, то с ума сойти можно было бы. Но дети приезжают. Когда каждый день, когда через день, а когда через два дня: работают же. И внуки есть, и правнуки, уже и правнуки поженились, замуж повыходили. У меня и праправнук уже есть, уже, наверное, годиков четыре или пять ему.
В Минске есть еще несколько похожих домов. Например, деревянный дом по улице Полярной, 1а в Степянке (до рельсов — 23 метра), — его в своем разговоре упоминал и Владимир Малашко.
Раньше небольшой поселочек сразу из нескольких домов был недалеко от станции Курасовщина — до того, как рядом расстроился микрорайон Брилевичи. Сейчас остался лишь дом по улице Семашко, 32 (до рельсов — 13 метров), но до самой улицы Семашко очень далеко. А еще про один похожий дом у железки The Village Беларусь уже рассказывал: это был добротный деревянный дом на несколько комнат в районе улицы Аранской.
Историк, краевед
— Точную дату постройки этих домов сложно сказать. Железную дорогу делили на дистанции, а дистанции делили на околотки. И, соответственно, все постройки, связанные с железной дорогой, строились примерно в то же время, что и сама дорога. И эти дороги, 1871-1873 годов постройки, — это были богатые дороги. Александровская дорога на Варшаву — ее изначально двухпуткой строили, я думаю, там было все хорошо с инфраструктурой. А Либаво-Роменская дорога — это важная дорога для вывоза хлеба к портам, там тоже не было проблем с финансированием, насколько я знаю. Поэтому, в моем представлении, все эти сооружения должны были строиться в одно и то же время. И если не сразу при строительстве дороги, то, по крайней мере, в течение ближайших 5-8 лет. К сожалению, проверить это крайне сложно.