Як усё працуеНужна ли Беларуси армия?

Случай с убийством солдата в воинской части в Печах вызвал много критики военного руководства, отставок и увольнений. А заодно снова поднял вопрос: а нужна ли нам такая армия? А нужна ли нам вообще какая-то армия? На вопросы The Village Беларусь ответил журналист, военный эксперт Александр Алесин.

Нужна ли нам вообще армия?

— Был такой период после перестройки и распада СССР, когда показалось, что противоречий между социализмом и капитализмом нет, все друг друга любят, и армия вроде бы не нужна. Но потом оказалось, что возникли новые проблемы, уже между бывшими советскими республиками: этнические, территориальные, конфессиональные. Тут можно вспомнить Карабах, Грузию, Приднестровье, Таджикистан… Потенциально зона конфликтов на постсоветском пространстве очень велика.

Кстати, этому веянию — что якобы армия не нужна или почти не нужна — поддались крупные государства, даже Германия: многие страны — члены НАТО резко сократили свою армию, перешли от призывной к профессиональной. Так же решили и Польша, и Украина при Януковиче. Причем на Украине разрушили инфраструктуру: призывные и сборные пункты, военкоматы и все, что связано с призывной армией. Однако вот оказалось, что между странами СНГ есть конфликты, которые те решают военным путем. И также выяснилось, что те страны, у которых армия больше и лучше вооружена, оказались в выигрыше, а те, что сократили свою армию, — в проигрыше.

Мне кажется, после начала войны на Украине у Александра Лукашенко был мировоззренческий кризис. Причем, наверное, потрясен он был не столько самим фактом начала войны, сколько тем, что Украина оказалась совершенно беспомощной: у них не было ни боеспособной армии, ни решительных командиров, ни подходящего оружия.

Беларусь тоже не может себя чувствовать совершенно спокойно. На примере Украины увидели: стоит государству, которое Россия считает зоной своих жизненных интересов, сделать что-то не так, — и старший товарищ может не только окрикнуть, но и действием пресечь такие поползновения младшего союзника. Думаю, вопрос уже не стоит: нужна армия или не нужна.

Большая или маленькая, призывная или профессиональная, а может, и вовсе — территориальные войска милиционного плана, которые будут собираться по призыву в определенный момент?

Не многовато ли штыков?

Есть мнение, что армия нужна не для защиты от внешнего агрессора, а для усмирения самого народа, чтобы тот бунт не поднял. Так считать — большая ошибка. На самом деле у нас в структурах МВД служащих больше, чем в армии. Там людей хватает.

Эксперты советуют сократить армию до 25–30 тысяч. Сейчас у нас 45 тысяч человек, еще 15 тысяч занимаются обслуживанием: коммунальные сети, жилой фонд, снабжение и так далее. Но непосредственно штыков у нас 42–45 тысяч. Почему мы содержим несколько большую армию, чем надо? Это политический торг: Лукашенко пытается показать России, что является стратегическим и незаменимым союзником. Чтобы выбить больше льгот, нужно и казаться больше, сильнее.

Бывший министр обороны Павел Козловский говорит, что нам бы хватило и 25–30 тысяч. Тогда за те же деньги мы могли бы иметь более довольных своей службой офицеров, больше смогли бы направить на модернизацию техники.

Долго ли наша армия сможет воевать в одиночку?

Если мы посмотрим на нашу военную доктрину, то задача нашей армии — день простоять да ночь продержаться, пока на помощь не придет российская часть региональной группировки. И эти вот учения «Запад–2017»: самое главное, что они отрабатывали — это прибытие российских войск на помощь беларуской армии. В случае войны первыми, я полагаю, придут воздушно-десантные войска, — тут речь идет о нескольких часах. А потом железнодорожным транспортом либо своим ходом подтянутся и остальные подразделения: танковые, мотострелковые.

Конечно, самостоятельно против потенциального противника — блока НАТО — нам не выстоять, потому что там 27 стран. Не все они пошлют много солдат, но все равно это будет мощная сила. Поэтому изначально у нас союзнические отношения с Россией. Если бы Беларусь входила в зону влияния блока НАТО, тогда бы Москва оказалась в пределах досягаемости многих средств поражения: авиация, ракеты — ведь от границы под Оршей до Москвы чуть больше четырехсот километров. И защитить Москву было бы очень трудно или даже невозможно. Так что Россия заинтересована в том, чтобы у них был передовой рубеж противовоздушной, противоракетной обороны — рубеж в виде Беларуси. Москва обязательно придет на помощь, другой вопрос: понравится ли нам эта помощь? Сколько может продержаться наша армия без помощи?

Для того чтобы вести эффективные наступательные действия, нападающие должны иметь перевес четыре к одному или пять к одному. Значит, чтобы побороть наши штыки, нужно двести тысяч штыков вражеских. И это только нападающих, которых еще поди собери на направлении главного удара.

Например, даже если Польша и будет иметь двухсоттысячную армию, то в нее ведь войдут не только боевые части, но и всякие вспомогательные, логистические, снабженческие. Точно так же и Украина, которая имеет 250 тысяч штыков. Но тогда она должна будет их всех собрать на направлении главного удара и оголить все остальные фронты. Ну, а для стран Балтии мы и вовсе региональная супердержава.

Но что, если противником Беларуси будет не НАТО? Если противник будет не с запада, то нам придется бороться самим какое-то время, пока не поднимется мировая общественность. Наша задача — нанести противнику неприемлемый ущерб, чтобы земля горела. Силы специальных операций, которые имеют приоритет в пополнении и оснащении, — в случае чего именно они должны вести такую борьбу. Я так понимаю, что должно быть организовано сопротивление типа партизанской борьбы. И у нас на факультете сил специальных операций ведется подготовка руководителей, которые и станут организовывать диверсионно-партизанские группы.

Так что опасаться мы можем только коалиционного нападения НАТО, но в таком случае у нас есть серьезный союзник — Россия.

Украина пострадала из-за того, что вовремя не определилась со своей ориентацией. Ей надо было сразу взять ориентировку или на НАТО, или на Россию. Промежуточного положения ей никто не простил. Каждый будет стараться перетянуть ее на свою сторону — или всю Украину, или хотя бы часть ее. Поэтому Россия борется за то, чтобы Украина не перешла под эгиду НАТО, и, наверное, хочет из частей Украины образовать некий пророссийский, антинатовский барьер. На западном направлении есть Беларусь, но и на юго-западном направлении ей нужен какой-то «забор».

Как избежать нападения?

Ученые изучали потерпевших от нападения. И пришли к выводу, что прежде всего нападению подвергаются те, кто выглядит как жертва, кто выглядит слабым. Человек может не быть гигантом, но иметь грозный вид, — и у него меньше шансов подвергнуться нападению. Еж маленький, но из-за иголок выглядит грозно, — и на него не нападают. Точно так же и с государствами: государство не должно выглядеть легкой жертвой. Оно должно иметь вооруженные силы.

Бывший министр обороны Леонид Мальцев считал, что армия нужна не для ведения, а для предотвращения войны. И если война началась — значит, она свою задачу не выполнила. То есть армия должна самим фактом своего существования предотвращать войну. Для этого она и должна выглядеть как армия. Поэтому такие случаи, как в Печах, работают против имиджа армии. Эти события создают у наших соседей превратные впечатления об армии, они ослабляют нашу армию.

Поэтому речь идет не о том, чтобы армию искоренить, а о том, чтобы сделать ее потенциально опасной для нашего противника, чтобы он видел: эта армия может нанести ему непоправимый ущерб. Если он нападет, то завтра его столица подвергнется удару нашей авиации или наших ракетных комплексов «Полонез».

Также есть мнение, будто бы армия, которая не имеет опыта боевых действий, в случае нападения окажется недееспособной. Но сейчас очень мало армий мира имеют боевой опыт. А если и имеют — может оказаться, что этот опыт совершенно не годится для современной войны. Вот американцы говорят, что опыт, полученный на войне в Афганистане, совсем не подходит для их войны в Сирии и Ираке. И россияне, имевшие опыт войны в Чечне, сейчас в Сирии ведут совсем другую войну: сейчас это в основном воздушная война высокоточным оружием. И неизвестно, какой опыт будет востребован в будущей войне.

Отсутствие боевого опыта компенсируется боевой учебой, приближенной к условиям войны. Это учения в том числе совместно с теми странами, которые имеют такой опыт. Если мы учимся с российскими воздушно-десантными войсками, которые имеют боевой опыт, то понятно, что мы этот опыт перенимаем.

Вот говорят, что некоторые страны — например, Япония, — обходятся без собственной армии. Но так называемые Силы самообороны Японии — они так только называются. На самом деле это полноценная армия, которая имеет все признаки армии. И авиация, и бронетанковые войска, и морские, — у них все виды современного вооружения. Другое дело, что Конституция Японии запрещает этим Силам принимать участие в боевых действиях за пределами своей территории. В этом мы, кстати, с японцами похожи.

Если брать в армию только контрактников — дедовщина прекратится?

Ситуация в Печах не является чем-то новым. Это болезнь, которую долго держали внутри. А сейчас просто прорвало, как уродливый нарыв. И дедовщина была раньше, и случаи суицида, и неуставные отношения, и попустительство офицеров — все это унаследовано от советской армии. Кто служил в советскую эпоху, тот помнит все эти проявления. А тогда ведь были еще и неуставные отношения на почве землячества: грузины против армян, русские против узбеков и так далее.

Институт младших командиров, сержантов у нас потерян или находится в запущенном состоянии. Когда офицера нет — «кот из дома, мыши вон». Ведь рядом с солдатами у нас не офицеры, а сержанты. А они не являются проводниками воли старших командиров, а наоборот, автономизировались и стали анархическим элементом: контроля командиров нет — вот и правят по своему разумению.

Если в армии оставить солдат без контроля, то отношения начинают встраиваться по принципу «сильный — слабый». Сильнейший старается доминировать, и когда попадает в благоприятную среду, то может свои лидерские качества переоценивать. Если ему отдать в подчинение молодых солдат, то они будут деспотами и садистами. Но это возможно, лишь если офицеры не исполняют свои обязанности должным образом.

Если офицер не поддерживает уставной порядок, не ведет как надо боевую учебу, за дисциплиной не следит — значит, таких офицеров надо убирать. Почему они служат спустя рукава?

А еще у нас серьезно упало качество призывного контингента. Средний класс старается не служить, и в армию идут те, кто не сумел добиться отсрочки, закосить, найти отмазку. То есть попадают люди, которые считают, что их постигла жизненная неудача. Конечно, не все такие. Но совсем немного таких, чтобы они свое негативное отношение к жизни вымещали на сослуживцах. Да и с каждым годом проходной балл в Военную академию все ниже и ниже: его искусственно занижают, чтобы укомплектовать набор.

И в немецкой, и в американской армии тоже есть свои «обряды» и «посвящения». Но за границей неуставные отношения приобретают другие формы. Там они возникают на почве этнокультурных, расовых, конфессиональных, религиозных отношений: негры против белых, арабы против латиносов и так далее. И в профессиональных армиях есть как те, кто служат давно, так и те, кто только пришли. Старослужащие, особенно те, что уже участвовали в боевых действиях, пытаются доминировать и свое доминирование в том числе через насилие «оформляют».

Контрактная армия не так уж и плоха?

Когда в Беларуси вводили смешанный принцип комплектования армии — часть по призыву, часть по контракту, — то надеялись, что процент контрактников будет большим. Но это, в первую очередь, зависит от экономики. Вот в США профессиональная армия — так у них самый большой военный бюджет. Но порядка двух третей его идет не на атомные подлодки, не на бомбардировщики, не на ракеты, а на содержание личного состава. Если человек идет добровольцем в армию — он должен иметь такой же доход, как у среднего класса, а может, и выше. Ему надо содержать семью, платно обучать детей, ездить в отпуск, покупать жилье. Благополучие должно быть привлекательным, чтобы люди шли служить.

К сожалению, наше экономическое положение не позволяет создать контрактнику такое же благосостояние, как у представителей среднего класса. Какую-то часть можем обеспечить, но остальные тогда будут набираться по призыву.

Если армию необходимо резко нарастить — допустим, враг напал, — тогда мы быстренько призываем из запаса военнообязанных и сможем родину защитить. А представим, что у нас профессиональная армия. Началась война, у врага численное преимущество, из-за боевых потерь наши профессионалы закончились. За счет чего будем восполнять потери? Только за счет призывного контингента.

Кстати, Украина ушла от контрактной армии, но она недолго побыла профессиональной. Когда начались события в Крыму и на Донбассе, оказалось-то, что армии нет. Пришлось срочно добровольческие батальоны собирать, национальную гвардию, эрзац какой-то. Пока украинцы создавали армию, случилось много неприятного.

Литва в 2008 году отказалась от призыва, но в прошлом году снова его вернула, потому что контрактников не хватает. Американцам проще: у них по обе стороны океан, и сильного противника, с которым бы пришлось на своей земле сражаться, у них нет. И сейчас, ведя боевые действия в Ираке, в Сирии, они вынуждены контрактников по несколько раз возвращать. Люди устают, получают психологический шок, посттравматический синдром, начинаются расстройства, суициды. Не выдерживает человек, если его часто направляют в зону боевых действий.

Идеальный срок службы по призыву — такой, за который можно овладеть воинской специальностью, научиться владеть оружием, вести боевые действия. Если бы у нас было нужное число тренажеров, топлива и боеприпасов, квалифицированных инструкторов, учебной техники, которая позволяла бы в короткое время обучить военнослужащих, — было бы достаточно 8–9 месяцев службы. Чтобы солдат занимался только боевой учебой, а не зубной щеткой плац чистил. Пока что очевидно: учитывая наше экономическое состояние, больше сокращать срок службы мы не можем.

---

Текст: Александр Лычавко