The Village Беларусь встретился с первым директором Аукционного дома Sotheby's в России и СНГ известным искусствоведом Михаилом Каменским, чтобы обсудить, как создать в Беларуси цивилизованный арт-рынок, зачем Минску Музей современного искусства и сколько денег нужно иметь, чтобы стать коллекционером.

— Есть в Беларуси арт-рынок или нет? Каковы признаки, по которым мы можем судить о том, что рыночные отношения в том или ином художественном пространстве существуют?

— Со стороны у меня складывается впечатление, что в Беларуси (заметим, Михаил произносит название страны правильно, не Белоруссия — прим. редакции) арт-рынок отсутствует. Чтобы убедиться в его существовании, должна быть, например, открытая обществу достоверная статистика. Художественный рынок многолик и многогранен — это и публичные продажи произведений искусства, с которых уплачены налоги, это статистика их ввоза и вывоза, это регулярно работающие аукционы, публикующие свои результаты, это коммерческие галереи, устраивающие выставки и продающие работы своих художников.

В Беларуси нет аукционов, значит, нет открытых результатов продаж. Представление о рынке не может основываться на данных, которые конфиденциально предоставляют съедаемые амбициями галеристы и дилеры или гордые собой художники. Как правило, рассказы художников о высоких ценах за их произведения, заплаченных какими-то мифическими собирателями из Европы, на поверку оказываются сильно преувеличенными.

Рынок, если всерьез, должен быть, в первую очередь, белым. А к нему, по законам реальной экономики, примыкают прочие оттенки. Но рассуждать о рынке, тем более художественном, в контексте сомнительных операций — это больше относится к разделу криминальной хроники. Добавлю, что отсутствие легального художественного рынка не лучшим образом характеризует общую художественную ситуацию в Беларуси.

Например, в России легальный арт-рынок стал складываться в начале 90-х. Это был реальный рынок, на котором начинали тратить часть заработанных капиталов представители молодой российской буржуазии, как их тогда называли «новые русские». Их присутствие отчетливо прослеживался как на территории Российской Федерации, так и за ее пределами, в частности, на аукционах. Произведения главных героев отечественной истории искусства существенно подросли в цене, об этом свидетельствовала статистика продаж на торгах в Москве, Лондоне, Нью-Йорке, Париже, Стокгольме, а за этими покупками скрыто или явно стояли русские.

— Существует ли универсальный механизм вхождения в мировой художественный рынок? Предположим, кто-то из беларуских бизнесменов завтра решит, что пора возвращать на родину не только Шагала, но и Лисицкого, и всю Витебскую школу. Как такому человеку не обмануться на торгах известных аукционных домов?

— Не будем сводить рынок искусства исключительно к аукционам, это упрощение. Это сложный механизм, включающий помимо аукционных домов галереи, художественные ярмарки, образовательные учреждения, экспертные лаборатории, журналы и интернет-ресурсы, транспортные и страховые компании и даже багетные мастерские. Между ними возникают определенные отношения. Так и только так образуется инфраструктура, без которой рынок — это пустое название. Оттого, что в Беларуси, или Варшаве, или Вильнюсе, или Львове кто-то активно станет торговать художниками из Витебска, Гомеля или Минска, на внутреннем рынке Беларуси ничего не изменится. Это всего лишь будет означать, что какой-то энергичный дилер нашел художников, которых стали покупать за пределами вашей страны. Но национальный рынок — составная часть внутренней жизни страны, часть ее культурной экономики, о росте или падении которой можно судить по объему налогов, которые платят участники рынка. А если не платят — то это не рынок, а какая-то сомнительная деятельность и теневая экономика.

— В своем выступлении (Михаил по приглашению «Белинвестбанк» проводил лекцию по арт-инвестированию — прим. редакции) вы рассказывали о том, как продаются работы художников Витебской школы или Бялыницкого-Бирули на «Сотбис» и «Кристис». Являются ли эти данные свидетельством того, какое значение эти художники имеют для внутрикультурной жизни страны? Или рынок есть рынок, а культура где-то в стороне?..

— Разделять арт-рынок и культуру невозможно. Разумеется, рынок искусства, как кино и театральный рынки, является равноправной частью жизни искусства и культуры. Любое яркое явление в культуре национальной находит свое отражение на арт-рынке, если он существует. Лучшего подтверждения спроса на творчество художника, чем стабильные или растущие цены, не существует. Можно организовать рекламную кампанию в СМИ, расклеить афиши по городам и весям, но это сродни аплодисментам в студии, когда о популярности телегероя предлагают судить по громкости хлопков. Но для художественного рынка этот метод неприменим. Рынок определяет касса. О значимости национальных художественных авторитетов можно судить по результатам аукционных торгов. В отличие от аплодисментов — такой результат не пустой звук. Задумайтесь, многие в Беларуси связывают национальную культуру с именами Шагала, Малевича, Бакста, Лисицкого… Эти мастера стали достоянием мировой культуры и рынка. Они стоят очень дорого! Но сами беларусы к этим покупкам имеют мало отношения. А вот прекрасный художник Витольд Бялыницкий-Бируля, плоть от плоти беларус, певец национальной природы, не вошедший в историю мирового искусства, но остающийся достойным представителем беларуского искусства, практически не покупается. Максимальная его стоимость в лучшие годы не превышала $50 000. Значит, состоятельные беларуские граждане не проявляют любви к национальной культуре, вот вам и связь между культурой и рынком.

— В Беларуси, кроме коллекции «Белгазпромбанк», мы не можем похвастаться серьезными приобретениями в интересах страны. Может быть, для современного беларуского общества «наш Шагал» имеет гораздо меньшую культурную значимость, чем для американского рынка, который лидирует в географии покупок художников Витебской школы?

— Как только национальная экономика достигает уровня относительной стабильности, наиболее активный, экономически преуспевающий класс немедленно разворачивается в сторону приобретения символических культурных ценностей, в числе его приоритетов оказываются значимые художественные произведения. Всегда все начинается с произведений изобразительного искусства, ну и всего того, чем славна культура той или иной страны. В Беларуси, если я правильно понимаю, с точки зрения истории мирового искусства нет ничего более яркого и значимого, чем наследие Витебской школы. Поэтому если у государства до этого руки не доходят, то как только появится уверенность в собственных силах, в собственной значимости — представители беларуского бизнеса начнут активно покупать то искусство, с которым они хотят себя идентифицировать. Кому Шагал, кому Малевич, а кому Бялыницкий-Бируля. Все достойны внимания, почитания и приобретения!

Что же для коллекционера имеет приоритетное значение — уровень дохода, позволяющий покупать предметы искусства, или уровень культурной и художественной компетенции? Потому как в Беларуси есть достаточное количество бизнесменов, которые вкладывают большие деньги в строительство домов, заводов, пароходов, но пока не в искусство.

Залогом успеха является экономическая и политическая стабильность в сочетании с элементарной культурой. Я думаю, что в основе поведения беларуского коллекционера будут лежать амбиции. В ближайшие годы вашу страну ждет неминуемый экономический рост, у вас появится гораздо больше богатых людей, среди них и сверхбогатые. Они будут амбициозны и очень сильно мотивированы. Они быстро поймут, что просто деньги в современном мире не так много значат, как может казаться тем, у кого их нет. Что богатых людей много. Что деньги сами по себе не дают автоматически доступ к интересной жизни. Что того, чтобы быть допущенным в клуб богатых, недостаточно — нужно чем-то отличаться от других. Что коллекция в доме, что частный музей — это знак качества, признак неординарности, атрибут аристократизма! Большие инвестиции в Беларусь уже начались, качественные изменения не за горами. Когда те, кому адресованы мои слова, осознают их смысл в полной мере, реакция будет конвульсивной. Художественный рынок в самом центре Европы расцветет в полную силу и станет привлекательным для соседей с Запада и Востока. И все, о чем сейчас можно только мечтать, случится! Рынок придет в Беларусь, как поздняя весна!

— Вы говорили, что у вас есть собственная работа беларуского пейзажиста Витольда Бялыницкого-Бирули?

— Да, эта небольшая работа, она называется «Игорь Грабарь на охоте». Игорь Грабарь, видный художник и историк русского искусства, был дружен с Бялыницким-Бирулей. Мои родители были с ним знакомы, в семейном архиве есть несколько писем, адресованных моей матери.

— Раньше Бялыницкий-Бируля как-то продавался на аукционах. Но последние годы продаж нет. С чем это могло быть связано?

— Это, скорее всего, говорит о том, что сам рынок на Бялыницкого-Бирулю — самого известного пейзажиста в Беларуси, напрямую связан с экономикой. Чем лучше обстоят дела — тем выше интерес к тем или иным «брендовым» именам в культуре. Бялыницкий-Бируля, как и Шагал, и художники Витебской школы, вполне мог бы стать художественным брендом для Беларуси, только не для любителей авангарда, а для людей с консервативным вкусами. Но они, в том числе представители элиты, должны ощутить в этом потребность. Сейчас цены на Бялыницкого-Бирулю на низком рубеже, имеет смысл покупать.

По моим данным, покупали его преимущественно российские коллекционеры. Но опять же, при четко заявленном интересе беларуским бизнесменам или музеям вполне будет посильно его выкупить. А в соответствии с законом о ввозе и вывозе культурных ценностей в Таможенном союзе, произведения искусства, созданные меньше чем сто лет назад, могут быть на законном основании вывезены из РФ.

— А какова роль музеев в системе арт-рынка? Почему музеи как классическая институция сегодня часто воспринимаются уже не как храмы, но, скорее, как кладбища искусства?

Я не сталкивался с обоснованной точкой зрения о том, что музеи изживают себя. Музеи меняются в меняющемся мире. Они переделывают себя под общества, под его интересы. В настоящий момент в цивилизованном мире наблюдается музейный бум. Это связано и с тем, что общество устало от электронного виртуального изображения. В особенности та его часть, которая интересуется культурой. «Цифра» начинает подменять подлинное. Люди подсознательно стремятся к тому, чтобы глаз смотрел на физический объект, обладающий ощутимыми параметрами, которые глаз хорошо чувствует: шероховатость, фактурность, гладкость, глубина — это те признаки реальной жизни, без которых человек начинает ощущать себя некомфортно. Никакое трехмерное изображение не сможет это компенсировать. Это не значит, что я восстаю против «цифры». Просто наряду с цифровой информацией людям необходим прямой контакт с оригиналом.

Чувство сенсорного голода провоцирует глобальный музейный взрыв. Музеи как храмы культуры сопоставимы с храмами прошлого. Они открыты и доступны, как и храмы, представителям любых социальных слоев и групп: бедным и богатым, старым и молодым. Эта доступность музеев придает им дополнительную привлекательность. И они постепенно становятся экономически прибыльными. Лидеры стран, которые это осознали, начинают вкладывать миллиарды в строительство новых либо в развитие уже существующих музеев. Они отдают себе отчет в том, что этот сенсорный голод и потребность в его удовлетворении заставляет людей вожделеть физического контакта с искусством. Эта нарастающая потребность подталкивает к тому, чтобы посетители платили за входные билеты, тратили деньги в музейных магазинах и кафе. А чем больше в музеях шедевров, тем больше туда ходят люди. Получается, что от того, сколько в собрании того или иного музея брендовых произведений искусства, зависит рейтинг влиятельности этих музеев. Чем больше шедевров — тем влиятельнее музей. Лувр, Тейт, Прадо — это гиганты влиятельности, обладающие колоссальной экономической перспективой.

Поэтому я не удивлюсь, если кто-то из беларуских бизнесменов, объединившись с государством или другими предпринимателями, решит инвестировать в центре Европы, в своей родной стране, в музей современного искусства, сделать из него Мекку современного искусства. С точки зрения стратегии экономических и политических инвестиций это, на мой взгляд, было бы одним из самых удачных направлений развития страны. Потому что рано или поздно Беларусь, как страна, находящаяся в географическом центре Европы, станет важнейшим пересечением торговых и культурных путей. И в таком месте, как Минск, странно не иметь высококлассного музея, соответствующего современным мировым стандартам. На покупку шедевров старых мастеров или произведений искусства ХХ века высокого уровня денег может и не хватить, да их и не найдешь! А вот построение музея современного искусства будет задачей решаемой.

Современное искусство хоть и постоянно дорожает, но все же пока еще доступно.

— Возникает вопрос отсутствия или нехватки профессионалов — кто будет заниматься этим в Беларуси?

— Сам факт того, что об этом спрашиваете меня вы, свидетельствует о том, что не все так безнадежно.

— Как вы считаете, может ли государство поддерживать развитие рынка налоговыми преференциями? К примеру, дать зеленый свет фрипортам.

— Если бы ваше государство меня об этом спросило, я бы сказал, что конечно. Можно много чего делать, в частности создавать гавани для свободного хранения искусства. Но художественный рынок не связан с фрипортами напрямую. Фрипорт — лишь вишенка на торте, дополнительный стимулятор активности рынка. Ведь то, что происходит на его территории, прямо не идет в доход государства. Но этот дополнительный стимулятор может привлечь в Беларусь потенциальных инвесторов-тяжеловесов. Поэтому фрипорты вторичны, первична заинтересованность государства. Его протекционизм по отношению к культуре и художественному рынку.

— Существует расхожее мнение, что, чтобы начать коллекционировать, нужно быть очень богатым человеком.

— Это заблуждение людей, которые судят о художественном рынке по репортажам о рекордных продажах с аукционов. Например, в 2017 году было продано примерно 400 000 лотов, из них половина (200 000) за сумму меньше $1 000, 100 000 — по цене между $1 000 и 5 000, и лишь два лота за весь год продались по цене выше $100 миллионов.

Разумеется, на первых порах невозможно обойтись без надежной консалтинговой поддержки. При всей привлекательности коллекционерского поприща на нем очень много ловушек и подводных камней. Есть определенные протоколы безопасности, которые необходимо соблюдать. В первую очередь, это экспертиза подлинности, прозрачность отношений с продавцом, корректно составленные контракты, в которых оговорены сроки и мера ответственности продавца перед покупателем, вопросы с перевозом произведений искусства из разных юрисдикций, налогообложение. Вы не только должны быть уверены, что купили подлинник, но и еще иметь гарантии, что работа не украдена, что ее не вывезли контрабандой и во многом другом.

— С чем у вас ассоциируется беларуское художественное пространство?

С неподнятой целиной.

Большие перспективы, но нужно инвестировать начиная с художественного образования, поддерживать развитие доброжелательной художественной среды, организовывать толковые, осмысленные международные ярмарки и биеннале. В Беларуси есть талантливые художники, дизайнеры и фотографы, открытые идеям творческого эксперимента, есть коллекционеры с амбициями и потенциально благодатная зрительская аудитория.

Текст: Анна Карпенко