Накануне 8 Марта журналист, писатель и студент магистратуры искусств Bard College Татьяна Замировская рассказывает о том, что мы все и везде делаем одинаково, что бы мы ни делали. Особенно это касается любви, потребления и подарков.

Текст

ТАТЬЯНА ЗАМИРОВСКАЯ

Обложка

JOSHUA COLEMAN

«Будешь как Лимонов»

Пару месяцев назад перед Рождеством ангелы прислали мне подработку на месяц без выходных в одном из крошечных Нью-Йоркских бутиков, продающих продукцию известного европейского бренда. Парфюмерия различного назначения («комнатные и человеческие духи», - сообщала я покупателям), ароматизированные свечки в серебряных кувшинчиках, восковой Наполеон, вылепленный натруженными руками французских пчел (я собиралась написать «женщин», но на слове «женщин» из русского языка вылетели пчелы всей оравой), бронзовые ангелочки, евро-антиквариат. Все это выглядело как маленький музей, кунсткамера и ультра-luxury салон. Самая ничтожная мелочь – спичка в коробчонке, ящичек текучих вертикальных свечек (американцы называют их candlesticks, этим же словом они называют канделябры: сжатый, лаконичный язык) – стоит в два раза больше часа моей работы. Я испытываю марксистское отчуждение, но уверена, что всякий опыт полезен писателю. «Будешь как Лимонов», - угрожающе сообщает мне приятель, эмигрировавший в Прагу. Если бы Лимонов эмигрировал сразу в Прагу, он никогда не стал бы писателем, понимаю я.

Никакого luxury – во время подарочного апокалипсиса самый приличный бутик превращается в восточный базар, гомонящий Привоз и невротическую вокзальную вакханалию: пакеты, чемоданы, потные запыхавшиеся мужчины, тревога, паника. Оказалось, что все нежные праздники семьи и святости – источник нескончаемого невроза. Зачем мы вообще дарим близким подарки? Где тщательный выбор важной мелочи для родного человечка? Только алчная паника и толпы – мужчины хватают подмороженными, как льдистая рыба, пальцами шершавые коробочки со свечами, лихо перетянутыми кумачовыми лентами (умение вязать идеальные бантики – мой новый навык): это женское? это подойдет для мамы? у вас есть что-то с туберозой? янтарный запах есть, есть янтарь? (так я узнала, что amber – это запах церкви и ладана, а не когда с друганами поехали на Куршскую косу на Первомай). Amber rain is beautiful but wrong. Я нахожу в плеере плейлист «веселое джазовое рождество» и мужчины начинают кружиться по тесному пространству, увешанному липкими зеркалами, под «Сиреневое вино» Нины Симон. Любви нет, выбора нет.

Любимые и родные превращаются в жертву, в висящий на шее мешок с удушающей виной, в унылую тусклую заботу. В глазах всякого покупателя, отягощенного близкими людьми, звериная, зоопарковая тоска – он бродит по бутику туда-сюда, как волк в клетке. Мне нужно что-то для мамы, говорит бледный молодой человек, у меня 20 минут обеденный перерыв - и буквально оседает на пол. Мне нужно что-то для моей девушки, говорит мужчина с тысячей бумажных пакетов, и пакеты послушно рвутся, и из них бледными змеями выпрыгивают пружинистые ленты подарочных чеков.

Любимые и родные превращаются в жертву, в висящий на шее мешок с удушающей виной, в унылую тусклую заботу

Все люди одинаковые. Поверьте, мы все ведем себя совершенно одинаково всюду, в зависимости от организации пространства

Пальпирование священного оленя: все мы одинаковые

В поисках подарков для любимых люди становятся суровыми охотниками. Обычно покупатель тих и внимателен – заходя в бутик, он задумчиво трогает каждую вещь, попадающую в его поле зрения. Не потрогал – не увидел. Это тоже своего рода невроз большого города – после работы я специально ездила в крупные универмаги вроде Macy’s и заставляла себя трогать вещи. Мне, действительно, становилось легче. Видимо, через прикосновение вещь несет человеку покой, ясность, совершенство и предсказуемость материального мира: реальность и правда такова, которой ты ее видишь, говорит магазинная вещь (лжет).

Предпраздничный человек уже не пальпирует тихим слепцом, а вцепляется в каждый предмет, как в тихого бледного зайку, как в подснежную хрупкую полевку – хвать! кусь! Жест покупателя судорожный, ухватистый, как в тренажерном зале. Я завороженно смотрю на происходящее, не в силах спросить: чем я могу вам помочь? Я ничем не могу вам помочь, я могу зафиксировать ваше бессилие.

Я раньше почему-то не верила в профессию UX-дизайнера, мне это казалось избыточным занятием, ведь каждый человек и его опыт взаимодействия с любым интерфейсом уникален. Мне стыдно, я ошибалась. Это очень нужная профессия. Интерфейс определяет сознание. Дизайн определяет поведение. Все люди одинаковые. Поверьте, мы все ведем себя совершенно одинаково всюду, в зависимости от организации пространства! Только вот перед праздниками эта кипучая одинаковость обостряется.

Личности нет. Человеческое поведение шаблонно. Меня не существует. Никого нет. Вот моя мысленная карта поведения человека, заходящего в бутик – сначала ты посмотришь на прилавок со свечками, смотрящими золотыми личиками в окно, и будешь пытаться долезть до них сквозь заросли пальмы, которую я специально придвинула к окну, потому что это, мать вашу, витрина! Но нет, ты берешь свечку с витрины. И начинаешь ее нюхать, потому что как же не понюхать свечку, которая стоит и пылится на витрине – это лучше, чем понюхать свечку, которая красиво стоит на прилавочке, накрытая хрустальным нюхательным колпачком. Поднимать колпачок тяжко, это лишнее движение. Теперь ты развернешься на 35 градусов и произнесешь вслух удивленным тоном фразу «Старые скрипучие половицы Версаля?» (так называются духи). Тебе покажется, что никто, кроме тебя не произносил это вслух. Ты посмотришь на меня победно, я кивну: да, лишь ты обратил на это внимание. Потом ты потрогаешь лысую, как бильярдный шар, голову скульптурного Бена Франклина. Потом попытаешься сдвинуть с места огромный бюст Людовика Четырнадцатого, потому что тебе что-то нужно обязательно сдвинуть с места. Потом пройдешь три шага и увидишь коробочки с ленточками – поднимешь одну из них и начнешь вдумчиво читать этикетку. «Мшистые стены?». Я слышу эту фразу сорок раз в день, и каждый произносит ее с одинаковой интонацией. Сейчас ты задашь вопрос про Трампа – а нет ли у вас восковой свечки в форме головы Трампа? Все предсказуемо. Все одинаковые. Я ничем не лучше вас. Откуда вы приехали? (наконец-то я в полном праве задавать этот унижающий вопрос).

Поделить всех людей

Мне отлично известен ощупывающий турист. Он отличается от ощупывающего нью-йоркера. Нью-йоркер не будет лишний раз трогать вещь внешнего мира – он рассчитан на ограниченное число прикосновений, во всяком тактильном контакте его поджидает бактерия, вирус, опасность, медицинский билл (я знаю, что нужно говорить «счет», но поджидает его билл, понимаете?) и тревога, тревога, тревога. Турист же беспечен и застрахован – он мечтает нацеплять бактерий! Турист усердно дышит, как набегавшаяся вольная собака, в нюхательные колпачки, которым накрыты духи и свечки – делает он это так активно, что я понимаю: это гриппозные баночки у нас тут на прилавке стоят! Мы в них держим все вирусы мира! Подходи-налетай, вот желтая лихорадка, вот малярия, вот малютка-корь.

Раньше я точно так же бегала перед праздниками по магазинам, понимаю я. Когда стоишь по ту сторону толпы, и видишь толпу, массово совершающую индивидуальные действия, покупающую предельно личные подарки для своих особенных близких, понимаешь, как ужасно устроен мир, и начинаешь жалеть, что в общеобразовательной школе твоей уже не проходили целительные основы марксизма (никогда не узнаешь, когда тебе понадобится марксизм, особенно если ты получаешь американское образование в либеральном колледже!).

От паники я начинаю пытаться делить потоки людей на категории, чтобы поверить, что все – разные. Вот люди, у которых есть деньги и нет времени. Они подготовились, будто на экзамен. «Я все знаю! – кричит такой человек с порога. – Я знаю, чего я хочу! Заверните мне табачную свечку «Че Гевара» на три килограмма воска в золоченом ведре!» Я готова расцеловать этих людей, несмотря на то, что свечка «Че Гевара» весит побольше камня на моем сердце.

Вот люди, у которых еще больше денег, но еще меньше времени. Они не подготовились - не было возможности. Они проводят в бутике больше часа, судорожно швыряя в пакет что попало, и тут же от этого брезгливо отрекаясь. Потом их руки начинают трястись, они понимают, что попали в ловушку. «Помогите мне выбрать, - говорят они. – Подарок жене. Что мне делать? Что она любит? Как ее зовут?» Жена все равно принесет сдавать этот подарок, хочу ответить я, и мы не вернем ей деньги назад, потому что такие правила, поэтому какая разница. Все мы хотим просто немножко внимания, и вы уже потратили целый час на имитацию попытки выбрать: жена это почувствует. Как-то транслируется ей этот сверхценный мучительный час. Берите что хотите, оно сработает, вы прошли через ритуал, это психомагия (надеюсь, я не говорю это вслух?)

Вот дерганые клерки с Уолл-Стрит. Им хочется побыть боссами, и они начинают вести себя со мной, как будто они мой босс. Я забываю английский: прости, друг, я из Франции, у меня акцент (фраза «у вас акцент» в Нью-Йорке ужасно оскорбительная как одна из форм пассивной агрессии и отказа сотрудничать, это что-то вроде «у меня лапки», только хуже и прямого действия). Клерка нужно расколдовать, иногда из него выглянет на минуточку живой человек. Пока я расколдовываю клерка абсурдными фразами, в магазин вбегает толпа туристов из Техаса, подталкивая ко мне крошечного мальчонку, и кричит: «Подойди к тете, она проведет тебя в туалет! Он хочет в туалет! Проведите его в туалет». Я выпрямляюсь и, сияя от удовольствия, говорю: «А у нас нет тут туалета». «А как же вы, - смущаются туристы, - А вот вы как. А вы сами-то что?» «А я хожу в кофешоп через дорогу!» - триумфально отвечаю я. «Отведите тогда его в кофешоп!».

Вот клиент, которого боится весь квартал – старушечка, которая покупает свечечку. Это самый печальный эпизод, который, как назло, случается раз в два-три дня. Старушечка живет тут, в нолиточке (район Nolita, North Of Little Italy), у старушечки студийка со стабилизированным рентиком в домике, где жил Мартин Скорсезе (это через дорогу), и старушечку из этого рая изгонит лишь смерть, которая придет за ней в виде мафиозных ангелов, ее лихих любовников юности, расстрелянных на этой улице во времена, о которых Мартин снял свой фильм Mean Streets (опять же, на этой улице и снял). Старушечка совсем одуванчик, но в то же время она мафиозная вдова, и это не стоит забывать.

- Я хочу купить подарок сестре в Филадельфии, - отчетливо, по буквам, говорит она. – У меня ровно 30 долларов. Что у вас есть на 30 долларов?

(на самом деле сестры нет, это понятно).

Бабушка изучает тоненькие столовые свечки паутинчатого, октябрьского цвета.

- Может быть, у вас есть какие-то акции? Что-то бесплатное? – она подходит ко мне и улыбается. Я вижу, как из ее полупрозрачного носа медленно-медленно вытекает струйка крови, и чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Я сгребаю в кучу какой-то ворох пробников с духами – сестра-призрак из Филадельфии будет счастлива.

Сейчас ты задашь вопрос про Трампа – а нет ли у вас восковой свечки в форме головы Трампа? Все предсказуемо. Все одинаковые. Я ничем не лучше вас. Откуда вы приехали?

Татьяна, верх твоей карьеры музыкального критика, ты помогаешь Суфьяну Стивенсу выбрать канделябр

Сад земных наслаждений

Спустя две недели подарочного ада я начинаю коллекционировать самые дикие запросы покупателей, которым прямо сейчас нужен подарок. Вот мой хит-парад:

1. - У вас есть точно такое же (показывая на большую свечку размером с ведро), но точно такого же размера? (показывая на стоящую рядом точно такую же свечку поменьше размером с чашку кофе)».

2. - А чем вы отличаетесь от +++ ? (имя нашего главного конкурента, который находится на соседней улице).

- 50 долларов.

- Что 50 долларов?

- Штраф. Штраф за упоминание имени +++. Вы что, не читали объявление на входе? Мы штрафуем за упоминание конкурентов.

3. - Сколько тут у вас стоит аренда? Что значит «я не знаю»?

4. - А у вас есть скидки? Нет? А вы можете тогда просто так дать мне что-то бесплатно? Вот там моя жена стоит снаружи, видите? Она будет очень злая, если я не получу ничего бесплатно тут. Ну вам что, жалко. Ну дайте хоть что-нибудь, что можете. Я никому не скажу.

5. - Вы можете мне дать по 7 сэмплов каждого парфюма? И упакуйте их в 7 фирменных пакетов ваших, можете? Я их хочу выслать их как подарки своим друзьям на Рождество, потому что у меня нет денег.

6. - Помогите мне выбрать: вы будете красиво и убедительно говорить, почему я должна это купить, а я буду сопротивляться и ничего и не куплю.

7. - Я купила ваш продукт у кого-то через ebay, и он оказался испорченным. Давайте вы мне сейчас дадите новый точно такой же. Нет, свой я выбросила, он был испорченным, я же вам говорю, испорченным! Откуда я помню, у кого я его купила. Нет, конечно, не было чека, я покупала со скидкой 80 процентов. Так вы мне не дадите новый?

8. - У меня в спальне взорвалась свечка.

9. - У вас есть брызгалка с запахом помидорки? Была же помидорка. Что значит не ваш бренд? У меня точно был ваш бренд и запах помидорки (нет, никогда такого не было). Я лучше знаю, говорю же вам.

10. - Вы откуда? А я был в Беларуси, проездом. Меня таможенники сняли с поезда, потому что у меня не было какого-то транзитного документа, и я два дня провел в каталажке. Мне очень запомнилась ваша таможенная полиция.

11. – Это ваш магазин? В смысле, он же принадлежит лично вам?

Непосредственно в канун Рождества все выглядело так, как будто люди спешат на похороны довольно таки несвежего дядюшки.

- Срочно! Хоть что-то! У меня только 60 долларов и все! Быстро! Да, давайте это. И это. Или нет, другое. Спасибо, вы меня спасли!

В этот момент респектабельно выглядящие мать и сын крадут духи с запахом «Человек смертен» за 200 долларов (я еще больше уверяюсь в том, что за углом дежурит катафалк). Они крадут эти духи уже второй раз за месяц. Я ничего не могу с этим сделать: это азарт, спорт, веселье. Я не могу поймать за руку красивого человека, дорого одетого, и сказать: у вас там духи за 200 долларов в твидовом кармашке.

- Совесть, - говорят мои французские начальники. – Это просто будет на их совести.

(я уверена, что в американском языке нет такой фразы, и это калька с французского, в котором эта фраза должна быть настолько, что именно с нее стоит начинать изучение французского).

Японская девочка вкатывает в бутик собаку в тележке на колесиках.

- Ему 18 лет (девочке на вид в два раза меньше) и поэтому он предпочитает поменьше ходить. Мы сейчас будем выбирать для него духи, я хочу сделать ему подарок.

Полуслепая собачка сонно дышит в наши вирусные колпачки, коллекционирующие дыхания людей и зверей Нью-Йорка. В это же время офисные хипстеры, у которых Секретный Санта, мучаются тем, что за 30 долларов ничего невозможно купить. Всматриваюсь в их лица: вытечет ли струйка крови из носа хоть у кого-нибудь? Не беспокойтесь, ценник тут просто кошмарный, но давайте мы соберем вам подарок: спичечный коробочек, пробничек с запахом бабушки (действительно, радуется хипстер, пахнет бабушкой), медную подставочку, стеклянную насадочку. Все это выглядит как набор юного кокаиниста, но хипстер доволен. До струйки крови осталось всего ничего.

Зови меня своим именем, Суфьян Стивенс

Заканчивается этот фестиваль мучений катарсисом: в магазин часто приходят местные знаменитости, и в Рождественский вечер мне позвонил Суфьян Стивенс, его имя высветилось на офисном телефоне.

- У вас есть простые расцветочки такой-то штуки? – спрашивает Суфьян Стивенс в телефон, и я понимаю, что это Суфьян Стивенс.

- А какие расцветочки вы считаете простыми? – спрашиваю я, потому что во мне включается музыкальный журналист, который, как мне казалось, сто лет назад выключился.

- Ну простые: просто красный, просто оранжевый, такое.

- Я думала, что простой – это как бы просто белый, бледный, черный, минимализм.

- Нет, я имел в виду отсутствие сочетаний как проявление минимализма.

- Я работала музыкальным журналистом в Беларуси, и поэтому когда я говорю с музыкантами по телефону, я по привычке часто задаю много ненужных вопросов (эту фразу я не произнесла).

- Я скоро приду и выберу сам.

Этот момент настал! Я включила на всю мощность депрессивнейший рождественский альбом Суфьяна Стивенса, но потом решила, что хипстерская музыкальная икона почувствует себя неловко, и включила Бьорк. Как раз на Бьорк он и явился, чтобы, разумеется, выбрать подарок.

Наверное, даже в качестве музыкального журналиста в городе Нью-Йорке я бы вряд ли провела 15 минут наедине с Суфьяном Стивенсом, беседуя с ним исключительно о приятнейших вещах: подарках, Рождестве, погоде в Нью-Йорке, адском бруклинском метро.

- Я хочу купить антикварный канделябр. Помогите мне выбрать канделябр, - сказал Суфьян Стивенс. – Это подарок для очень значимого человека в моей жизни.

Я мысленно отправила эту картинку себе в 2007 год: вот, Татьяна, верх твоей карьеры музыкального критика, ты помогаешь Суфьяну Стивенсу выбрать канделябр. Если на этот момент у меня еще остались какие-то недоброжелатели, имеющие что-то против всей этой истории с музыкальной критикой, я вручаю им эту картинку, как белое знамя (из него можно сшить пальто).

- Вот мой айди, - сказал Суфьян Стивенс, выбрав наконец-то златой канделябр и выложив на стол все свои документы (на прилавке, как назло, стояла табличка «Если вы покупаете златой канделябр по кредитке, покажите удостоверение личности»). Я почувствовала себя белорусским таможенным полицейским.

- Ой, ну знаю, что вы это вы, - сказала я.

Суфьян Стивенс напрягся. Я представила, как он измучен всеми хипстерами Бруклина: уверена, что студенты арт-школ, как и я, подрабатывают на священные праздники во всех магазинах, куда бедный Суфьян заглядывает в поисках подарочка.

- Хорошо, - вздохнула я, - Показывайте айди, я должна убедиться, что вы тот за кого вы себя выдаете.

Суфьян расписался на чеке так красиво, как будто это автограф, возможно, это и был автограф. Я хотела забрать его, чтобы подарить подруге, но владельцы магазина сообщили мне, что это не автограф, а финансовый документ. Ну что ж, в жизни каждого музыкального критика наступает и такой момент. Всякое проявление любви и счастья превращается в финансовый документ. Ты обязательно получишь «Грэмми» и «Оскара», милый Суфьян, за эти прекрасные песни для «Зови меня своим именем» и «Я, Тоня», пусть песня про Тоню в фильм про Тоню и не вошла.

Уходя, Суфьян Стивенс пожимает мне руку и желает счастливого Рождества. Только бы Святой Николай не застрял в камине с этим гигантским златым канделябром, думаю я, еду домой и засыпаю. Утром я понимаю: праздник наконец-то закончился и мы все снова можем побыть людьми. Но как ими теперь быть – я уже не знаю.