РэакцыяЗачем Алексиевич краудфандинг, если у нее есть $1 млн Нобелевской премии

— Права на тексты принадлежат Светлане Александровне — она предоставила их нам бесплатно. Переводы принадлежат издательству «Логвiнаў». С предзаказов пятитомника на «Улье» Светлана Александровна ничего не получает. Мы только выделяем ей авторские экземпляры — сколько ей нужно. От процента с последующих продаж книг в магазинах она также отказалась. Светлана Александровна отказалась от всяческих денежных интересов. Мало того, она предлагала в этом поучаствовать. Но нам было неловко — все же она и так заплатила почти 200 тысяч долларов налогов в нашей стране (на самом деле 197 тысяч евро), и мы еще будем за ее деньги делать ее же книжку. После такого ее обдирать крайне неловко. Тем более это наш Нобель, наша гордость, а не предмет выдаивания из нее денег.

Система Ulej — это система заказов, позволяющая нам понять, сколько нужно экземпляров и кто готов в этом участвовать. Люди покупают себе заранее книжки по максимально низкой возможной цене, чтобы мы прикинули, сколько экземпляров печатать. У нас нет никаких финансовых проблем сделать эту книжку: 100 или 500 экземпляров, которые мы будем продавать. Но мы предлагаем, чтобы это был коллективный проект: если я хочу иметь Алексиевич на беларуском языке, я заранее ее покупаю. Чем больше будет таких людей, тем дешевле стоимость этого экземпляра. Объясню почему. В типографии разница между печатанием тысячи экземпляров конкретно Алексиевич и пятью тысячами — почти 80%. Чем больше экземпляров, тем дешевле себестоимость одной книги.

Думаю, половина тех, кто критикует Алексиевич — это заказные тролли. Ulej не очень удачно назвал кампанию, что «Светлана Алексиевич собирает» (на самом деле кампания называется «Галасы Утопіі»  ад Святланы Алексіевіч» — Прим. редакции). Это мы собираем свои деньги для того, чтобы иметь своего нобелевского лауреата на беларуском, а не Светлана Алексиевич. Она максимально идет нам навстречу и оказывает всяческое содействие, чтобы это было. Я повторяю — она готова даже заплатить за это. Но взять у нее деньги — для меня, как для издателя, — высшая форма этического преступления.

В Беларуси работают две краудфандинговые платформы с разной спецификой. Talaka.org нацелена на социальные проекты, а Ulej.by — на продуктовые. Официальным партнером «Улья» является Белгазпромбанк. На платформе talaka.org изначально работал журнал «Имена», который финансируется читателями в поддержку социальных проектов: патронажных служб, оплату нянь, работу интернатов. Успех социального краудфандинга в Беларуси закладывает в обществе стереотип: коллективный сбор средств спасает тех, кто попал в беду. В мире же краудфандинг воспринимается как система, позволяющая заказать интересующие тебя продукты и воспользоваться ими в числе первых. Есть Kikstarter и его проекты вроде умных часов Pebble Time (привлекли $20 млн долларов всего и $500 тыс за первые 15 минут). Мир воспринимает краудфандинг не только как социальную поддержку. Если вернуться к проекту «Галасы Утопіі», то 1 марта появилась новость о том, что Белгазпромбанк разместит заказ на 15 000 дополнительных книг пятитомника, чтобы безвозмездно передать его в книжные фонды всех областных и районных библиотек Беларуси.

— Конфликтовать с Алексиевич начали не беларусы, а еще жители Советского Союза. Критиковали не только Алексиевич. Эта участь всех нобелевских лауреатов по литературе — от Бунина до Бродского. Исключение — Шолохов. Что общего у критикуемых лауреатов и чем они отличаются от Шолохова? С этой точки зрения ответ прост: и жители СССР, и сегодняшние беларусы обладают общей родовой чертой — мы дети общины. Мы наследники общинного строя, а не индивидуализма. Начиная от Российской империи и заканчивая сегодняшней Беларусью большая часть граждан живет по принципу: что скажет «обчество». Мы не привыкли уважать и ценить собственное мнение, иногда даже боимся его иметь. И что самое важное: под обществом мы понимаем не людей, которые в него входят, а только власть либо уполномоченные ею лица. Мы верим в уравнение: власть = общество = я, а не наоборот: я = общество = власть. Наше мнение всегда нам спускали сверху. И делала это либо сама власть, либо назначенные ею уполномоченные лица.

Есть еще один вариант формирования нашего мнения — это «заграница». Но здесь очень важно, чтобы мнение «заграницы» не было осуждено начальством, иначе возникнет конфликт моего мнения и мнения начальства. Допускается противоречие мнений власти и моего, но только в случае, когда объект моего мнения не живет рядом со мной, в общине, а вырвался за ее пределы (кухонное диссидентство). Я могу ему тихонько завидовать и даже восхищаться им, но успокаивать себя, что в общине у него (как и у меня) ничего бы не получилось, потому что власть не позволила бы. Ситуация с Алексиевич, да и с любым выбивающимся за рамки усредненного «общинного» человека, очень легко объяснима. Кроме Шолохова, власть не признавала ни одного лауреата, а значит, осуждаю его и я. Любить Алексиевич команды не было, правда, и травить приказа тоже нет.

Но неопределенность лучше трактовать как неудовольствие — это раз. Второе: она признана «заграницей», но не осталась за пределами Беларуси, а живет и процветает здесь без согласия и «уполномачивания». А значит, она как-то смогла, а я — нет. И виновата в этом ни разу не власть. А кто? Плохой для меня вопрос, а возможный ответ еще хуже. Поэтому, что бы Алексиевич ни делала, наше мнение от ее поступков не очень зависит.

Краудфандинг — это инструмент продвижения. Кому нужна рекламная рассылка в почте? Кому нужен автомобиль, доставляющий продукты в магазин? Сегодня на рынок выходят новые инструменты взаимодействия производителя продукта и его потребителя. Краудтехнологии — одни из них. Это новый, более экономически эффективный, эмоционально насыщенный инструмент формирования и продвижения продукта (книга — это тоже продукт). И можно только восхищаться тем, что человек, давно привыкший к более традиционным методам работы в книжном бизнесе, рискует и соглашается попробовать на себе этот новый инструмент.

— Светлана Алексиевич — неудобный автор, превращающий непричесанные человеческие истории в авторские тексты с претензией на глобальные обобщения. Отсюда все траблы.

Во-первых, в ее книгах схлестываются две правды: наивный рассказ дилетанта и профессиональный труд журналиста. Собеседник способен по ходу разговора увлечься и «проболтаться» о том, чего не хотел бы «опубличивать». В отличие от автора, который именно это потаенное может посчитать крайне важным и аттракционным для публики. А это вечный источник напряга и возможных обид. Во-вторых, Алексиевич — человек из СССР, со всеми вытекающими отсюда проблемами самоопределения в постсоветском культурном и политическом поле. Ей трудно с современностью, она, на мой взгляд, ее слабо понимает. Потому ее публичные высказывания регулярно звучат мимо наличных ценностных и культурных раскладов и закономерно получают скандальный резонанс.

Третий аспект — дисбаланс статуса и персоны. История нобелевского успеха не стала прорывом беларуской культуры ни в глобальном, ни в локальном контексте, поскольку не получила продолжения в весомых культурных проектах и системных инициативах. Все, что делала Алексиевич после Нобеля, осталось частными обстоятельствами ее биографии, локальными ответами на частные запросы — не более того. Горизонт восторженных ожиданий был слишком высок. И потому в свете дальнейших событий многие ощутили себя обманутыми.

Краудфандинг — это попытка интервенции русскоязычного автора в неорганичное для нее беларускоязычное поле. И одновременно тест для публики, которая либо уже знакома с оригиналом (а значит, требует дополнительных мотиваций получить еще и переведенную версию), либо готова (возможно) получить чистый фан от процесса, включившись в групповой перформанс «Наш Нобель на роднай мове». Пока это выглядит сеансом реабилитационной терапии для обеих сторон. Плюс финансовым интересом издателя.

Обид здесь быть не может, потому что нет дележки пирога — одного на всех. Никто ни у кого ничего не отбирает и не перехватывает. Краудфандинг — возможность договора между конкретным автором и определенным сегментом аудитории. Скан конкретного публичного интереса, не более того. Да, срабатывают узнаваемость и публичная репутация. Но сработать могут по-разному — как в плюс, так и в минус. Эффект конкретно этой акции для меня неочевиден. А вот репутационные потери вполне вероятны.

— Кніга «У вайны не жаночы твар» пабачыла свет у 1985 годзе. Недзе тады я яе і прачытаў. Уражанне было надзвычай моцным. Такой вайны мы яшчэ не ведалі, пра такіх жанчын нават не здагадваліся. Кідалася ў вочы яшчэ адна істотная адметнасць. Фармальна дакументальная кніга па сутнасці апынулася літаратурным творам, бо кожнае слова тут было мастацкім словам. Гэта значыць, вынашанае самім аўтарам з агульнага кантэкста аповеда. Чаму я абраў гэты твор для перакладу? Мне проста пашанцавала. Пакуль я разважаў, ці пагаджацца на прапанову, усе іншыя кнігі ўжо разабралі. А мне якраз толькі «У вайны не жаночы твар» і патрэбная была. Паколькі яна для мяне найлепшая ў гэтай серыі. І ўвогуле — вялікая кніга.

Калі ствараеш уласную кнігу, то наперадзе ўсяго творчасць, а ўжо потым праца. Калі перакладаеш — дык наадварот. Самым складаным было ўвесь час пільнаваць, каб у пераклад не трапіла (ці як найменей трапіла) ўласна беларуская мова з яе выразна адметным слоўнікам і апрычонымі моўнымі структурамі. Бачыце, тады не толькі Расія, але гэтаксама і Беларусь гаварыла выключна руска-савецкім слэнгам. Яго і даводзілася трымацца, толькі ўжо ў беларускамоўнай версіі. Інакш гэта была б зусім іншая кніга.

Для многіх беларусаў Святлана Алексіевіч і пасля Нобеля застаецца чужаніцай. Прычынаў тут шмат. І яе адданасць рускаму культурнаму канону, і часам некарэктныя выказванні стасоўна Беларусі, і доўгія хованкі ў замежжы… Вось чаму мне бачыцца вельмі важным гэты праект выдаўца Ігара Логвінава. Такім чынам мы больш наблізім Святлану Алексіевіч да Беларусі, а Беларусь — да Святланы Алексіевіч. Яшчэ хацеў бы звярнуць увагу на шырока распаўсюджаную крытыку «мільянершы» Алексіевіч, якая дзеля выдання сваіх кніг абдзірае нішчымны беларускі народ. Шаноўныя апаненты, у кожнай «цывілізаванай» краіне за права выдаваць кнігі нобелеўскага лаўрэата змагаюцца самыя прэстыжныя выдавецтвы. Бо калі з гэтага і не будзе вялікіх грошай, то значны сімвалічны капітал выдавецтва прыдбае напэўна. Каб па-добраму, так дырэктар «Мастацкай літаратуры» (буйнейшае дзяржаўнае выдавецтва Беларусі) мусіў адразу пасля Нобеля прасіць і маліць спадарыню Святлану, каб яна аддала яго выдавецтву права на выданне сваіх кніг. На жаль, «па-добраму» у нас бывае вельмі рэдка. І таму за справу бярэцца прыватнае выдавецтва Ігара Логвінава, хай і суперпрэстыжнае, але якому вечна не стае грошай. Вось з чаго і краўдфандзінг…